Соленый берег

— Ну вот, а мы бежали… — Аня вздохнула, оглядываясь, куда бы присесть.

— А вот мешочек, — сказала одна из женщин. Возле нее трава пряталась под серым слоем подсолнечниковой лузги. — Садись, дочка, садись, — добавила она, заметив какую-то скованность у Ани. — С половой мешочек, мягкий. С базара мы, с райцентра. Который день тут живем, а вертолета нет. Скотину жалко. Поросеночек, бедный, вишь извелся весь.

— Спасибо.

— Далеко летите?

— На Савеловскую гидроточку, — сказал Сергей.

— Мы гидрологи, работать там будем, — прибавила Аня.

— Куда? — громко спросил один из мужиков с маленькими черными, как дырки, глазами. Был он в кожаной вытертой шапке. До этого сонно наблюдал за игроками, спрятав маленькое, давно небритое лицо в ладонях.

Сергей повторил.

— А, к Пашке, значит. Привет ему передай. Скажи, Гришку видел, он знает. Мол, на Мыю подался, на лесоразработки. И про Нюрку передай, о бабе его: путается, стерва, с инженером. Он знает…

Мужик грубо выругался и уставился снова на игроков.

— А мне показалось — туристы вы. Ишь какие мешки набили, — кивнула женщина на их рюкзаки.

— Что вы! — сказала Аня. — Мы не туристы. А в мешках одежда, приборы, книги. Там же ничего нет.

— Тяжеленько вам будет. Такие молодые… И зачем таких молодых посылают? — сказала женщина, обращаясь к соседкам по завалинке.

— Нас никто не посылал. Это мы сами попросились туда. Пока молодые — хоть мир посмотреть. А трудностей мы не боимся, — сказала Аня.

— Да какой там мир. Тайга да снег.

— Ничего, нас этим не испугаешь. Работа у нас такая, специальность, четыре года учились. Главное, чтобы желание было. Гидрологи — почти все молодые, правда, Сережа?

Сергей молча кивнул.

— Это хорошо, что вы на работу настроились. А то к нам редко едут. Все больше в город рвутся… А вот туристов по лету целые отряды по тайге рыщут. Чего ходют, чего ходют?

— Так интересно же, — сказал Сергей. — Природа в этих местах замечательная.

— Вот и я говорю. Когда они там в городе работают?

— А на позапрошлой неделе какой пал на Верблюжьей сопке зажгли, — бросил кто-то.

— Так говорили, это Витька Сафонов свою косовицу обжаривал.

— Туристы. Это они, вша вонючая! В городах им места мало! — опять выкрикнул мужик в кепке и опять смачно выругался.

— Послушайте! — весь зажигаясь, сказал вдруг Сергей. — Как вам не стыдно! Вы хоть бы женщин постеснялись!

— Чего это ты? — удивился мужик. Он уставился на Сергея, соображая, всерьез парень или форсит.

Но мгновенную ярость, опалившую Серегино лицо, уже сдуло ветерком, и он, в душе стыдясь крика своего, отвернулся и смотрел в сторону шелестящих молодой листвой топольков, пудрившихся золотой, весенней пылью, которую поднимали, спускаясь к реке, лесовозы.

— Трещит, — не отрываясь от карт, вдруг произнес мужчина в авиационной фуражке.

— Трещит? Где трещит, что!? — всполошились женщины, разом снимаясь с завалинки.

— Вертолет. Что же еще, — отвечал мужчина важно.

Аэродромное начальство явно входило в приятную для себя роль, когда пассажиры начинают бестолково суетиться, хвататься за вещи, сбиваясь к нему поближе, всем своим видом отдавая себя в полное его начальствование. А он, как бы не замечая всего этого, сидел на траве и строго глядел в карты.

— Так не слыхать! — хриплым от отчаяния голосом выкрикнула женщина. В одной руке мешок с половой, в другой мешок с визжащим поросенком. С мешка капало.

— Это тебе не слыхать, — отвечало аэродромное начальство, неторопливо собирая карты.

И только когда над захлестнувшим полнеба кедрачом возникла черная точка, как-то вдруг наполнившая долину тарахтеньем, он кряхтя поднялся с земли, поправил фуражку и направился к избушке, бросив на ходу:

— Давай за билетами.

Тайга. Холодом и одиночеством веет от этих распадков, забитых густым туманом, который едва струится, оплывая седые кекуры, лениво облизывая останцы.

Зеленые сопки, беспорядочно разбросанные, словно стога на колхозном поле, укрытые от белого света хвойной броней, вдруг исчезнут, будто их сдуло, и на дороге; закрывая горизонт, поднимается горный кряж, голый, блестящий от вечной здесь сырости, с редкими кустиками, съежившимися от холода.

Аня испуганно жмется к Сережиному плечу, стискивая в руке наполовину обгрызенное яблоко. Он мужественно хмурится, со стыдом чувствуя, как у него деревенеет лицо, и не может отвести глаз от стекла иллюминатора, в которое, кажется, вот-вот трахнет лохматой лапой какая-нибудь перекрученная всеми ветрами елочка.

Гришка, вытянув ноги в кирзовых сапогах, голяшки которых завернуты чуть ли не до щиколоток, равнодушен. Поросенок, укачавшись, молчит. Женщины спят.

— Страшно как… — шепчет Аня. Прическа у нее сбилась, губы страдальчески морщатся, на лбу выступила испарина.

Сергей прижимает ее голову к своей груди.

— Попробуй уснуть. Это от качки… Не бойся… В это время он чувствует, как из живота быстро поднимается тошнотворная, теплая волна. Вертолет, перевалив горный кряж, стремительно падает вниз. Это еще больше пугает Аню. Она закрывает глаза и утыкается в его колени. Яблоко падает на дребезжащий пол.