Соленый ветер

У милой, интеллигентного вида, старушки я снял небольшую хибару на отшибе улицы Гавена. Жилище не ахти, зато отдельный вход и небольшая верандочка с шезлонгом. Комнатушка, в которой я поселился, была под стать своей хозяйке. Здесь словно пересеклось несколько эпох. Древний, лакированный буфет царского времени вполне спокойно существовал с обоями советской эпохи. На подоконнике цвела азалия, и мохнатая пчела осторожно перебирала ее нежные лепестки. В открытое окно солнце напустило целую стаю озорных зайчиков, они отразились от зеркала, и весело скакали по обоям. Ветер проносился по комнате. Струи света бегали от ветра по стенам, перескакивали с вазы на золоченую раму, с рамы на лакированный бок буфета, били золотым веером по нежного цвета шторам.

Я подошел ближе к зеркалу, чтобы внимательнее рассмотреть удивительную раму. Она представляла собой целый венок из фантастических трав и соцветий, бледно окрашенных листьев и гроздьев винограда. Глубокой прозрачности зеркало отразило мою удивленную физиономию. Меня осенила догадка – венецианское стекло. Я осторожно прикоснулся к стеклянной гортензии. Она была матовой, словно присыпана пудрой. В полоске света цветок отливал нежным, розовым огнем.

Я достал свои припасы, выпил чаю из старинной чашки с золотым ободком. Откинулся в кресле и с удовольствием закурил папиросу. Пепел я стряхивал в завитую раковину рапана, покрытую окаменелой пеной. Мне показалось, что однажды утром, много лет назад, солнечный свет вместе с шумом прибоя упал в эту раковину и так в ней и остался на вечные времена. И от этой мысли, мне впервые за много лет стало легко и спокойно на душе. Я заснул.

Проснулся я уже вечером, и несколько минут широко распахнув глаза, оглядывал темную, незнакомую комнату, припоминая, как сюда попал. Осознание, где я нахожусь, снова наполнило мою грудь ощущением неизбывного счастья. Я вскочил с дивана, быстро ополоснул лицо в раковине, зачерпывая пригоршнями и брызгая в лицо холодной водой, и выбежал из дома.

Густые сумерки опустились на Севастополь, но до полной темноты осталось еще пара часов. Я решил использовать их с толком.

Гудок парохода прорезал ночь и гортанным эхом прокатился над городом. Я пробежался кривыми улочками, оставив в стороне Карантинную бухту. В теплом воздухе, в горьковатом запахе цедры и бальзамическом благоухании садов таилось необыкновенное обаяние юга, уже слегка забытое мной. Его особенная красота.

Я пересек 6-ю Бастионную улицу. Окунулся в наступающую ночь. В теплое дыхание эвкалиптов и секвой. Город не отвлекал меня блеском бурлящей ночной жизни, слепящими фарами машин, рекламными огнями ресторанов Артиллерийской бухты. Только слегка будоражил обоняние тонкий запах настоящего турецкого кофе. Нигде так хорошо не готовят кофе по-венски, как здесь в Севастополе. На секунду я чуть было не поддался искушению, и повернул голову в сторону сияющих заведений, уже предчувствуя на языке нежный аромат кофейных зерен, сладких сливок и ликера. Однако, стряхнув наваждение, я ринулся дальше.

И вот уже – Графская пристань. Я перелез через острия чугунной ограды. Над моей головой шумел-гремел посудою и дискотекою шалман. Но его суета не достигала меня. Вода черным гудроном блистала во тьме. Море шумело, звало меня к себе. Волны щелкали о каменный причал ракушками и голышами. На влажную пристань ложилась волна за волной, увитая белым кружевом пены. Мглистый вечер сливался с темным пространством воды. Морской прибой блестел, как черное зеркало, и в нем отражались звезды.

В детстве мы часто купались здесь. Сейчас пристань была пуста. Конечно же, никто из взрослых не осмелился бы здесь нырять. Я мгновенно сбросил с себя одежду, разбежался и, сгруппировавшись, врезался в воду, подняв фонтан бриллиантовых брызг!

Ночь опустилась над морем. Освещенные последними проблесками из-за горизонта, в лиловой дымке таяли облака. На другом берегу в рыбачьих домиках загорались огни. Темная пелена неба поднялась над Северной бухтой. Там садились ужинать усталые люди с шершавыми, морщинистыми руками, они только что вернулись из бухт, где ловили кефаль, бычков, скумбрию и чируса. Мгла воцарилась над слободками. Чёрная, непроглядная южная ночь с искрами светлячков во тьме.

На улицу Гавена я вернулся ближе к рассвету, справедливо полагая, что в непроглядной тьме южной ночи я просто не смогу отыскать свое новое место жительства. Я не спеша шел по старым кривым улочкам, то поднимаясь на очередной холм, то спускаясь по ступенькам из ноздреватого камня. Свежий ветер с моря трепал мои волосы, и они быстро высыхали в теплом севастопольском воздухе.

Я долго плутал, выбрав в качестве ориентира острую иглу минарета. Наконец свернул в улочку, которая показалась мне наконец-то знакомой. Деревянный темный дом стоял в саду, в зарослях крапивы. Кое-где сквозь ее резные листья выглядывали пунцовые мальвы. На столбе качалась лампочка, устроившая вокруг себя ажиотаж мотыльков и других мелких летающих обитателей южной ночи. Ветер шумел кронами акаций и раскачивал белые свечи каштанов.