Солнечная

Чем он заслужил такую женщину? Зимними ночами она набирала ему горячую ванну, зажигала свечи и забиралась к нему в огромный резервуар. Она покупала ему рубашки, шелковые галстуки, одеколоны, вино и виски (сама не пила), нижнее белье и носки. Когда он уезжал, она бронировала ему авиабилеты. А что получала в ответ? Какие-то жалкие, пусть и дорогие, подарки из дьюти-фри – новейший вид экономии, основанной на отъявленном сибаритстве и умозрительном уходе от налога. Но, похоже, ее это не удручало. Она влюбилась в его физику, в эти не поддающиеся расшифровке фотогальванические расчеты, в его арабскую цифирь, порой не умещающуюся на доске, и она снова и снова заставляла его объяснять ей бра-векторы и кет-векторы, тензорные приведения, графы Юнга. Она была не чужда математике. Он видел, как она расщелкивала судоку в утренней газете быстрее, чем кто-то заполняет анкету, и успевала на работу. Она одобряла его миссию и добросовестно прочитывала в газетах статьи об изменении климата. Но как-то раз она ему сказала: всерьез относиться к этой проблеме значит думать о ней с утра до вечера. Все остальное становится неважным. Поэтому, как и все ее знакомые, она не могла относиться к ней до конца всерьез. Повседневная жизнь не позволяла. Иногда он ее цитировал в своих лекциях.

О своих бывших любовниках она говорила с недоступной ему легкостью. Ровесники ее никогда не интересовали. Все ее мужчины были на пятнадцать – двадцать лет старше. За единственным исключением, в самом начале, но там разница была еще больше. В двадцать она завела роман с женатым мужчиной, профессиональным гольфистом пятидесяти шести лет. Сейчас ему было семьдесят семь, и они по сей день перезванивались. Ее выбор партнеров имел свою предысторию. Единственный ребенок в семье, она выросла на юге Лондона, в районе Клапам-Коммон. Когда ей было одиннадцать, родители развелись. Она любила отца, но жила с матерью, и они часто ссорились. Когда мать вышла замуж за последнего из своих «мерзких» любовников, Мелисса перебралась к отцу, и тут у него как раз случился инсульт. С четырнадцати лет она за ним ухаживала (выполняя всю грязную работу, так как он был почти полностью парализован) до самой его смерти, наступившей четыре года спустя. Она передала Биэрду слова, сказанные ей другом-психотерапевтом много лет назад. То, что она ухаживала за любимым отцом в период полового формирования и не сумела выходить, породило в ней чувство вины, и в дальнейшем, вступая в связь с мужчинами, она искала ему замену, возвращала его с того света, спасала от обрушившегося на него несчастья и таким образом платила по старым долгам.

А Биэрд так же свято верил: для того и изобрели науки, чтобы оградить его от этих благоглупостей. Но он помалкивал. Слишком много непроверенных умозаключений, недоказанных элементов! Подсознание, записывающее им же ловко утаенные истории, приперченные экзотическим символизмом? Не подтверждается учеными-неврологами. Замещение? На практике подобный механизм не обнаружен. Скорее наоборот, нежелательные воспоминания труднее забываются. Сублимация? Опять же, красивая сказка, не подтвержденная серьезными исследованиями. Обязанность заниматься физическими отправлениями отца с таким же успехом могла на всю жизнь отвратить ее от пожилых мужчин, чему фрейдизм измыслил бы не менее обстоятельную аргументацию. Многие женщины, никогда не ухаживавшие за умирающим отцом или не имевшие подобного опыта, предпочитают мужчин в возрасте. Почему любовники Мелиссы (за единственным исключением) были только на пятнадцать – двадцать лет старше ее, в то время как ее отцу в момент ее рождения стукнуло тридцать семь? Или ее подсознание, столь педантичное в других отношениях, не сумело как следует посчитать?

Все проще. Женское сердце знает. Поскольку сказать ей об этом прямо ему не позволял такт, пришлось нарисовать объективную картину для себя самого. Повторение – штука полезная. Мужчины в возрасте – более надежные спутники, более опытные любовники, они знают мир, они знают себя. В отличие от молодых они держат свои эмоции под контролем. Они больше читали, больше видели, они теплее, добрее, не столь хвастливы, более терпимы, менее агрессивны. Они интереснее, они умеют выбирать вина. У них больше денег. К тому же, как ни неприятно это сознавать, ее могло тянуть не к нему, а к некоему символу старшинства, которому он отчасти соответствовал. Еще неприятнее слышать, что, когда она встретила свою первую настоящую любовь, погуливающего гольфиста, ему было столько же лет, сколько ее отцу на момент смерти.