Солнечная лотерея

– Дымка. – Бартон указал на голубоватые вершины. – Это от жары.

Лицо Питера приняло презрительное выражение.

– Это вовсе не дымка, – сказал мальчик. – Это ОН!

– Что? – удивленно переспросил Бартон. Кажется, он наконец на что–то наткнулся… Только бы не вспугнуть. – Что ты имеешь в виду?

– Вы его не видите? – сказал Питер, показывая рукой. – Он очень большой, и отсюда его видно лучше всего. И он старый, старше всего на свете, вместе взятого. Старше всего этого мира.

Бартон ничего не видел. Ничего, кроме дымки, гор и голубого неба. Питер сунул руку в карман, вынул из него что–то похожее на увеличительное стекло в никелированной оправе и протянул Бартону. Тот повертел стекло, не зная, что с ним делать, и уже хотел вернуть, но Питер остановил его.

– Посмотрите через него! – сказал он. – Посмотрите на горы!

Бартон сделал так, как советовал Питер, и вдруг увидел. Стекло оказалось своего рода фильтром, оно убирало дымку, делая образ ясным и резким.

Поначалу он неправильно оценил увиденное. Ему показалось, что он является частью этого пейзажа, тогда как он и был этим пейзажем. Он был всей противоположной частью этого мира, краем долины, горами, небом – всем. Вся дальняя сторона Вселенной вздымалась вверх, словно какая–то гигантская колонна, кошмарная башня, обретшая форму, когда он направил на нее линзу–фильтр.

Это, несомненно, был мужчина, и противоположная сторона долины была его ступней. Бартон не мог сказать, являются ли его ноги горами или наоборот. Две колонны поднимались вверх, широкие и массивные, а тело было голубовато–серым туманом или чем–то очень похожим на туман. Огромное туловище начиналось там, где горы соединялись с небом.

Руки его, раскинутые над долиной, висели в воздухе над ее дальней стороной и находились в какой–то матовой завесе, которую Бартон ошибочно принял за пыль и дымку. Огромная фигура слегка наклонилась вперед, словно смотрела вниз. Лицо было затуманено, а вся фигура неподвижна.

Неподвижна, но жива. Не какая–нибудь каменная скульптура, не мертвая статуя. Этот мужчина был жив, просто существовал вне времени. Не заметно было никаких изменений в его позе, никакого движения. Он был вечен, и больше всего поражала его голова. Казалось, она пылает, словно какое–то небесное тело, пульсирующее жизнью и светом.

Голова была солнцем.

– Как его зовут? – спросил Бартон.

Однажды увидев эту фигуру, Бартон лицезрел ее уже постоянно, как на загадочной картинке, когда невозможно избавиться от вида спрятанного предмета, если уж ты его обнаружил.

– Я же говорил, что не знаю, – раздраженно ответил Питер. – Может, она знает. Она, наверное, знает имена их обоих. Если бы я знал его имя, то мог бы завладеть им, наверняка мог бы. Я его не люблю, но с этим у меня нет проблем, поэтому я и сделал укрытие на этой стороне.

– С этим ? – удивленно повторил Бартон.

Повернув голову, он взглянул прямо вверх через маленький стеклянный кружок, и ему стало не по себе, когда он понял, что видит еще одну фигуру. Но если первая была дальней стороной долины, то вторая являлась этой ее стороной. И Бартон сидел в этой части.

Вторая фигура вздымалась вокруг него. Он не мог разглядеть ее всю, но каким–то образом чувствовал. Она окружала его со всех сторон, вырастая из скал, полей, зарослей кустов и виноградников. Как и первая, она состояла из долины и гор, неба и тумана, но светилась по–другому. Бартон не видел ее головы и самых дальних частей, но смутно чувствовал, что эта фигура увенчана не солнцем, а чем–то иным.

Тьмой?

Он неуверенно встал.

– С меня хватит, – сказал он. – Я возвращаюсь.

И пошел вниз по склону. Что ж, он сам просил. Заметив, что все еще держит в руке увеличительное стекло Питера, Бартон кинул его в сторону укрытия и пошел к долине.

Независимо от того, где он был, сидел, стоял, спал или прохаживался, оставаясь в долине, он являлся частью Одного или Другого. Он мог переходить из Одного в Другого, но всегда оставался в одном из них. Посреди долины проходила граница, и, находясь по любую из ее сторон, он сам становился частью одной из фигур.

– Куда вы? – крикнул Питер.

– Наружу.

На лице Питера появилось какое–то зловещее выражение.

– Вы не сможете выйти наружу. Не сможете отсюда уехать.

– Почему?

– Сами увидите.

Бартон не обратил внимания на его слова и продолжал спускаться к дороге и своей машине.

Глава 6

Бартон вел свой «паккард» вверх по дороге, удаляясь от Миллгейта. Сверху и понизу густо росли кедры, дорога узкой ниткой пересекала лес. Состояние ее оставляло желать лучшего, и Бартон ехал осторожно, огибая препятствия. Дорога потрескалась, из трещин росла трава. Никто здесь не ездил, это было очевидно.

Круто повернув, Бартон резко затормозил, и машина с визгом остановилась.

Перед ним был барьер, перегораживающий дорогу, и зрелище это лишило его почти всех сил. Он проехал по этой дороге трижды – раз выезжал и дважды въезжал, – и ничего здесь не было. Но едва он решил уехать окончательно и забыть обо всем, вернуться к Пег и продолжать отпуск, словно ничего не случилось, как появился барьер.