Солнечная тропа

Лев Борисович был, безусловно, ещё не старый. Вполне возможно, он даже был молодой, но сбивали с толку его лысина и тучность. В особенности живот. Если честно, то Лёнька не принял бы его за писателя, несмотря на то, что живых писателей никогда не видел. В городе такие дяденьки таскали с рынка толстые авоськи с продуктами, забивали козла во дворах, словом, занимались самым обычным делом. Разве что одет Лев Борисович был несколько по-другому – в облегчённый, кремового цвета костюм со множеством карманов и застёжек.

Пока Лёнька оценивал писателя, Акимыч решил поделиться радостью.

– А мы с Лёней по ягоды ходили да и вернулись с уловом. Угощайтесь, Лев Борисович! – и он протянул писателю душистое лукошко.

– Ах, какая прелесть! – восхитился тот. – Это здесь растёт, да? Знаете что, я вас сейчас самих угощу, только нужно из машины всё в дом перенести.

– Так давайте мы подсобим, – предложил Акимыч, – правда, мы с Лёней харчевались уже, спасибо вам.

– Ни-ни, отказа я не потерплю, – предупредил писатель. – Мы должны дружить, и притом моё угощение тоже достойно внимания.

Лёнька потянул Акимыча за штанину, и дед Фёдор нерешительно закашлялся.

– Гм… Да как-то не вовремя мы, вы ещё осмотреться не успели…

Писатель махнул рукой:

– Осмотрюсь и обживусь – всё успею. Тут в багажнике у меня две сумки остались и пакет. Ты держи пакет, – и он вручил Лёньке кулёк с консервными банками.

– Внизу пока мебель не расставлена, и вещи мы тоже не разбирали, – посетовал писатель, когда они поднялись на крыльцо. – Поэтому мы отправляемся в мезонин. Я это место отвоевал у царящего здесь хаоса под свой кабинет. Вот-вот, сюда, по лестнице.

В мезонин вели ступеньки из коридора, и, поднявшись по ним, гости оказались в маленькой продолговатой комнате с единственным окном в торце, куда алыми зрачками заглядывала поспевающая вишня. Мезонин находился под самой крышей, повторяя её угловатую форму, отчего комната писателя была и низкой, и высокой одновременно. Внутри уместились диван, занявший чуть ли не полкомнаты, а в другой половине – стол и большое кожаное кресло. Кресло имело бывалый вид и походило на матёрого бурого медведя, присевшего на задние лапы, а передние вытянувшего перед собой.

– Ну, что же вы стоите? – спросил Лев Борисович, возникая на пороге с сумкой в руках. – Садитесь кто куда хочет.

Лёнька моментально юркнул в объятия кожаного медведя, а дед Фёдор осторожно присел на краешек дивана.

– Мебель у вас знатная, – заметил он, любуясь писательским креслом.

– Ах, что вы говорите? – удивился Лев Борисович. – Это кресло такое уже старое. Мне его друзья подарили десять лет назад, когда я окончил литературный институт. Откопали в какой-то комиссионке, уже подержанное. Я ещё тогда им сказал: зачем мне этот антиквариат? Так знаете, что они мне ответили? Что писателю без такого кресла просто невозможно, что в нём умные мысли рождаются сами собой. Ну и пришлось взять. Не ради умных мыслей, конечно, а чтобы не обидеть. Так оно у нас простояло, а в прошлом году мы купили новую мебель и всё старьё свезли на дачу.

Акимыч хотел сказать что-то, но передумал, а Лев Борисович раскрыл свою сумку и вынул оттуда лежавшую сверху коробку конфет.

– Вот, зефир в шоколаде… Это моя жена побеспокоилась. Но это на десерт. А сейчас вот, колбаска, ветчина, есть консервированный лосось. Фёдор Акимович, вам что сначала?

Акимыч растерялся и виновато пожал плечами.

– Не стесняйтесь, – ободрил его Лев Борисович. – Лёня, а ты что будешь?

– Колбасу, – ответил Лёнька.

– Ну и молодец! – и Лев Борисович сделал три бутерброда с колбасой – на всех.

– Фёдор Акимович, – обратился он к деду, – а скажите, не дико вам жить в такой глуши?

– Дико? – переспросил Акимыч, словно он ослышался. – Я в Песках родился, всю жизнь тут прожил, если войну не считать… А можно её и не считать – сердцем-то я все четыре года здесь оставался. Потому, видать, и выжил… Оно, может, и хорошо, что человек во всяком месте приживается, да я, вишь, такое дерево, что только в родной земле растёт, а в чужую сунь – оно и засохнет.

Писатель слушал с интересом.

– Это очень трогательно, Фёдор Акимович. Трогательно, что вы так привязаны к своей, так сказать, малой родине. Сейчас все в город перебираются, поближе к цивилизации. А вы, наверное, против?

– Зачем мне против быть? Каждый себе сам жизнь выбирает, – ответил Акимыч.

– А когда я вырасту, – вдруг сказал Лёнька, – то приеду жить в Пески!

Писатель рассмеялся:

– Когда ты вырастешь, ты пойдёшь учиться в институт, станешь артистом, летчиком или дипломатом, и тебе незачем будет ехать в Пески.

– А вы, стало быть, писательский институт кончили? – полюбопытствовал Акимыч.

– Литературный, – уточнил Лев Борисович. – Вообще-то сначала я окончил педагогический институт и целый год учительствовал.

– Что же, тяжело оказалось с ребятнёй сладить? – добродушно усмехнулся дед Фёдор.