Солнечная

На большом листе был правильный чертеж, окруженный десятком набросков – рисуночков, выполненных четкой, но нетвердой линией наподобие того, что можно увидеть в записных книжках Леонардо. Под внимательным взглядом двоих Биэрд рассматривал центральный чертеж – толстую колонну с пересекающимися линиями и сечениями, увенчанную счетверенной одновитковой спиралью, а внизу менее детальное, в виде ящика, изображение генератора. На одном рисуночке изображена была крыша с телевизионной антенной и спиралью на коротком шесте, привязанном к дымоходу, – так себе крепление. Две минуты он рассматривал чертеж молча.

– Ну что? – спросил Брейби.

– Да, есть что-то, – буркнул Биэрд.

Брейби засмеялся.

– Я так и подумал. Как он действует, не понимаю, но понял: что-то тут есть.

– Это вариант турбины Дарриуса, похожей на старую сбивалку для яиц. – В давние дни, когда он был счастливо или менее одержимо женат, Биэрд посвящал половину дня изучению истории ветряков. Тогда физика этого дела представлялась ему сравнительно простой. – Но отличие тут в том, что лопасти стоят на спирали под углом шестьдесят градусов. Их четыре, что позволяет распределить крутящий момент и, может быть, облегчает запуск. Должна неплохо действовать в косом восходящем потоке. Возможно, годится для крыши – кто знает? Так кто ее придумал?

Но он уже знал ответ и почувствовал себя еще более усталым. Слушать ликование Сирены Суоффхема по поводу научного прорыва, зари новой эры в конструкции ветряков, сегодня было выше его сил. Это – до следующей недели; сейчас ему хотелось только посидеть в тиши, подумать о Патриции, не волноваться из-за пустяков. Вот до чего он дошел.

Майк почесал у себя под косичкой, простроченной кое-где мятежной сединой.

– Он лежал у Тома на столе. Мы подумали, он специально оставил, чтобы нам показать. Мы обрадовались, но его нигде не нашли. Сделали копию для инженеров, им тоже нравится.

Джок Брейби взволнованно сделал круг по кабинету, вернулся к столу и сорвал пиджак со спинки стула. Снобу в Биэрде хотелось отвести чиновника в сторонку и объяснить, что так не делают со времен Блетчли[6], и, во всяком случае, с его, Биэрда, студенческих времен, – не делают из верхнего пиджачного кармана патронташ для шариковых ручек. Но совет этот он держал только в мыслях, а вслух не высказывал.

Брейби сдерживал волнение и был величав; снизойдя с высот к собеседникам, он говорил размеренно и чуть хрипло, словно только что плеча его коснулся меч и он оторвал колено от королевской подушки.

– Сейчас я буду говорить с Олдосом, потом я отведу его к конструкторам. Нам нужны реальные чертежи. Они сядут с ним и поработают, а вы, Майк, и другие ребята тем временем можете все обсчитать… ну, там, закон Брехта и так далее.

– Закон Бетца.

– Совершенно верно.

И он удалился.

Закончив обход, Биэрд с тарелкой шоколадного печенья и чашкой горячего кофе уединился в пустой комнате отдыха позади столовой – давно уже единственном уютном месте в Центре – и почти с приятной тяжестью в ногах обратился мыслями к предмету своей одержимости, останавливаясь на деталях, которые в последнее время от него как-то ускользали. Но прежде ему пришлось поднять себя с кресла, пройти в другой конец комнаты и выключить бормочущий телевизор, настроенный по обыкновению на новостной канал. Соперничество Буша и Гора требовало внимания неголосующего большинства населения земли. Он снова сел и придвинул к себе тарелку.

Патриция была несравненно красивее других его жен, вернее, худощавая и белокурая, она была единственная из всех их красавица. Остальным четырем не хватало до красоты миллиметров – или нос слишком тонок, или рот чересчур широк, или чуть скошен лоб или подбородок, – они были привлекательны, эти меньшие жены, только в определенной перспективе, или благодаря усилию воли или воображения, или за счет плотского желания, склоняющего к самообману. Итак, некоторые детали, касающиеся Патриции. Например, узкие ягодицы. Ладонь побольше могла бы накрыть обе. Тугая сливочная кожа между выступающими краями таза. Поразительный полиморфизм, благодаря которому сформировались мягкие соломенные волосы на лобке. Увидит ли он когда-нибудь снова эти сокровища? Теперь, хоть это нарушает чувственную картину, он должен подумать о синяке под глазом. Она не хочет с ним разговаривать, и, может статься, он никогда не узнает правды. Рассуждать приходится лишь вероятностно. Допустим, его план удался, его гостья, чьи шаги он имитировал, стуча ладонями по ступеням, разозлила Патрицию, но и разбудила любовь, привязала к нему, заставила пожалеть о том, что она теряет, и она сказала Тарпину, что их роман окончен, что она возвращается к мужу, – а он пришел в ярость. В таком случае синяк на скуле означает, что она снова почти принадлежит ему, Биэрду. Не воздушный ли это замок? И если да, то что?