Солнечная

Но в начале ноября он вошел за лампочкой в кладовую рядом с задней дверью. Это было холодное помещение без окон с кирпичными и каменными полками, где вместо продуктов хранился разный домашний инструмент, всякое барахло и ненужные подарки. В наружной стене была вентиляционная щель, сквозь которую виднелось небо в клеточку, и прямо под ней на полу лежала грязная брезентовая сумка. Биэрд постоял над ней, наполняясь гневом, потом заметил, что сумка не застегнута, и раздвинул края ногой. Он увидел инструменты – разного размера молотки, гаечные ключи, мощные отвертки, а поверх всего – шоколадную обертку, коричневый огрызок яблока, расческу и – самое отвратительное – использованную бумажную салфетку. Тарпин не мог оставить сумку, когда работал в ванной – это было много месяцев назад, и Биэрд наверняка бы ее увидел. Все понятно. Пока он был в Париже или Эдинбурге, строитель пришел к Патриции прямо с работы, утром забыл инструменты, или они не понадобились, и она отнесла их сюда. Он хотел немедленно их выбросить, но ручки у сумки были черны от грязи, и Биэрду было противно прикоснуться к вещи, принадлежащей Тарпину. Он нашел лампочку, пошел на кухню и налил себе виски. Было три часа дня.

На другой день, холодным воскресным утром, он нашел адрес Тарпина на счете и, решив не бриться, выпил три чашки крепкого кофе, надел старые кожаные ботинки, прибавлявшие сантиметра два к его росту, толстую шерстяную рубашку, в которой руки выглядели мускулистее, и поехал в Криклвуд. По радио – исключительно американские дела. Комментаторы все еще пережевывали подрыв американского военного корабля «Коул» группой «Аль-Каеды» в прошлом месяце, но главная тема была все та же, она тянулась все лето и осень, испытывая его терпение. Буш против Гора. Биэрд не был гражданином США, не участвовал в их выборах, но служба новостей, которую ему приходилось оплачивать, принуждала его следить за всеми незначительными поворотами кампании. Он был воинственно аполитичен – до кончиков ногтей, как он говорил. Ему не нравились горячие не-споры, старания каждой стороны неправильно понять и неправильно изобразить другую, амнезия, тянувшаяся хвостом за каждым поднятым «вопросом». Для Биэрда Соединенные Штаты были поразительным обществом, владевшим тремя четвертями мировой науки. Остальное было пеной, в данном случае – борьбой внутри элиты: привилегированный сын бывшего президента тягался с высокорожденным сыном сенатора. Избирательные пункты, кажется, давно закрылись, Гор позвонил Бушу и взял назад свое признание в поражении: результаты во Флориде рознились ничтожно, требовался пересчет. «Со времени моего прошлого звонка обстоятельства изменились», – так сдержанно выразился Гор.

На своем посту оба будут связаны одними и теми же ограничениями, давлением одних и тех же фактов, влиянием советников, окончивших одни и те же университеты, впитавших одну и ту же идеологию, – детали же Биэрду были неинтересны. Для мира в целом, размышлял он, проезжая через Суисс-Коттедж, нет существенной разницы, Буш или Гор, Труляля или Траляля будет президентом первые четыре года или первые восемь лет двадцать первого века.

Прошлый вечер с виски заронил безоблачную удаль и приятное чувство неуязвимости. Он понимал теперь, что относился к ситуации чересчур серьезно. Неверная жена? Найди себе другую! У Криклвуда был похмельный, умиротворенный вид, пешеходов мало, и безмятежность воскресного утра напомнила ему, что цель его поездки – всего лишь утолить свое любопытство. Он вправе знать, где проводит половину недели Патриция и как живет его соперник. Через пару километров, после нескольких поворотов дорога к Тарпину оказалась четырехполосным городским шоссе километра полтора длиной, соединявшим две магистрали, – временный, случайный райончик, где дома довоенной постройки имели боевую, обветренную наружность. Он поставил машину на площадке перед въездом и посмотрел на дом, прежде виденный на фотографии, – на подморенные сосновые перекладины, прикрепленные болтами к фасаду, чтобы было похоже на фахверк елизаветинских времен, на моторку, неудобно пристроившуюся на прицепе, – под истрепанной ветром пластиковой накидкой могла прятаться и гребная лодка, – на черный столб с четырехугольным фонарем перед входной дверью, выполненной в георгианском стиле, на смелое новое украшение, лежащее на бетоне среди тщательно прополотых клумб, – красную телефонную будку. Между почти черными досками стены сияли свежей побелкой, цветастые занавески за окнами в свинцовых переплетах были раздвинуты и аккуратно присобраны.