Один из этой пары стоял, другой сидел на скамье. Сидевший был облачен в неизменную для православных священников рясу с длинной епитрахилью, перекинутой через левое плечо. Лицо его с темными, грустными глазами, покрытое глубокими морщинами и обрамленное седой бородкой, производило впечатление сделанного из камня. Напротив него стояла высокая, стройная, молодая женщина в черном пальто и, глядя на священника, низким голосом говорила:
– …Потому и не приходила к вам так долго. Часто думала, и приходить-то бесполезно: ведь вы называете меня грешницей, которой запрещено посещать храм Господний. Но я считаю себя верующей. Все называемое вами грехом для меня есть священный, самый кратчайший и чистейший путь слияния со Святым Духом.
– Ересь! – резко прервал ее священник. – Я тебе уже говорил об этом, Марина, и возлагал на тебя епитимью. Ты что, опять все тем же занимаешься?
– Да, – ответила та неуверенно. – Но не для согрешения, как у вас считается. Мое положение верующей неоднозначно, и это не моя вина, отец Митрофан.
– Что ты имеешь в виду «не моя вина»? – снова прервал ее священник. – Желаешь все так же оставаться еретичкой? По правилам нашей православной церкви, я не могу приять тебя в лоно веры.
– Дорогой мой отец Митрофан, – мягко произнесла женщина и, не спрашивая разрешения, села на скамью рядом с ним. – Хлысты ведь, члены одной из сект староверов, никогда не отрекались от веры их предков.
– Но они отдались языческому святотатству, сатанинским песням и танцам, богохульству, – настаивал он. – Сие для нас неприемлемо, это грех и ересь. То люди противные Богу и проклятые пророками! Сегодня этой секты уже нет, а вы пытаетесь ее возродить. Ты не только сама в состоянии ереси, но и стараешься ее распространить, что совсем непростительно.
– О каком святотатстве вы говорите, отец Митрофан? – возразила Марина. – Что важнее всего для верующего? Общение с Богом и Святым Духом. Причастием человек очищается от всех грехов и становится сам божеским созданием. Вот чего Всевышний хочет от нас! К этому обязана стремиться церковь, все ее правила и ритуалы должны быть на то нацелены. Иначе не может быть общения с Богом. Не потому ли мы лишаемся его милости?
– Господь велел воздерживаться от прелюбодеяния.
– Да, но также Господь велел и не убивать. А сколько убийств совершено во имя Божие и с благословенья церкви, дабы обеспечить ее верховенство? Вы не даете мне отпущения, отказываете в исповеди, хотя мы даже не прелюбодействуем, а подобно праведникам вбираем в себя священные таинства общения с Богом. Когда мы танцуем нагие, хлещем наши тела и поем, наша разогретая плоть переходит в дух. Когда наши тела соединяются во единое целое, то они уже больше не грешная материя: нами завладевает бесконечная радость общения с Господом Богом и подлинного счастья. Так достигается совершенный союз, которого Он желает от своего творения по Его образу и подобию. Как же это далеко от прелюбодеяния! Можете ли вы это понять?
– Сие есть извращенное толкование Священного Писания, попытка превратить согрешение в путь спасения, – сурово отчеканил отец Митрофан. – Ты страшно ошибаешься, дитя мое. Только потому, что я знаю тебя несколько лет…
– Не говорите так, лучше выслушайте меня! – заметила Марина уверенным тоном. – Вы считаете это неподчинением, гордыней. Возможно, так оно и есть. Но почему Иисус сам не подчинился Отцу, чтобы указать людям новый Путь Спасения? Что ж касается соития, то у нас оно просто акт молитвы всем нашим существом и слиянием плоти с божественным. И вы, слуга Божий, можете нас осуждать?
Священник посмотрел на женщину и словно растерялся, почувствовав исходившую от нее искреннюю уверенностью в том, что она говорит. Лицо его вдруг смягчилось, приняло снисходительное выражение.
– Марина, ведь не зря ты носишь фамилию Керженцева, – заметил он, вкрадчиво улыбаясь. – Керженец был колыбелью староверов! У тебя в крови та же стойкость, то же упорство, неукротимая гордость, драчливость, самонадеянность, стремление выйти прямо на Бога. Ты просто хочешь найти свой собственный путь к Нему. Кто такие староверы? Они оставались верны Православной церкви вплоть до времени Патриарха Никона и Петра Великого. Я знал тебя еще ребенком, крестил тебя. Это через меня ты пришла к вере. Напоминаю тебе, потому что убежден…
– О, я прекрасно знаю, почему обратилась к религии, – опять прервала его Марина. – Мне хочется найти в религии другие заповеди и правила, чем те, с которыми приходится иметь дело. По мне, так уж лучше извращенные версии марксизма, благо в них есть хоть какая-то надежда на лучшее будущее. К счастью, мы выросли и примитивная идеология нас не устраивает. Нам нужны общечеловеческие ориентиры, пригодные для всех.
Отец Митрофан помрачнел. Она отрывалась от него, была сильнее, чем ему думалось. Он полагал, что ее интерес к сектам исходит из глубокого разочарования в жизни, заставлявшего взглянуть на себя по-новому, и в тайне надеялся отыскать свободный конец нити, которая составляла запутанный клубок ее веры. Но сейчас она слишком далеко удалялась от него.