Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний

Для Папы Иоанна Павла II все плотское враждебно духовному, под запрет подпадают даже сами слова «удовольствие» и «наслаждение». Для него и его иерархов, чем полнее сознает человек свою сексуальность, тем дальше он удаляется от церкви и Бога. Обещая католику вознаграждение на горних высотах, они всячески склоняют его к тому, что в мире земном по-настоящему счастливым быть ему не суждено. Какой уж тут может быть эротизм и, боже упаси, оргазм! Только вот почему-то сами себя не кастрируют из любви ко Всевышнему, как в свое время сделал основатель христианской церкви Ориген.

Иной раз, не скрою, хочется вскрыть все пломбы фарисейства, скрепленные христианскими догматами, и тактично поинтересоваться у пасторов, принявших на себя обет безбрачия: компетентны ли они, в принципе, навязывать свои суждения о сексуальности и эротике в любом их проявлении? Да и есть ли у них вообще моральное право вмешиваться в частную жизнь граждан?

Слепые разъясняют, как надо понимать живопись Пикассо. Глухие комментируют симфонии Моцарта. Это все равно что мне вдруг придет в голову предложить единственно правильную трактовку Ветхого и Нового Заветов.

Незаконченная реприза

Не бывает человеческого сердца без тайны. Какого смертного ни возьми, он умен или глуп, добр или зол, но не всегда и всюду. Лишь чаще или реже проявляются в нем иногда одни качества, иногда прямо противоположные – в зависимости от конкретного времени и места.

Вот вроде бы добропорядочный человек, как вдруг, словно ударом в солнечное сплетение, обрушивается на него «затмение», и видишь, как пускает он в ход весьма сомнительные в нравственном отношении средства якобы в интересах общего блага. И куда-то деваются его честность вместе с порядочностью. И уже отказывается он признавать даже частично свою возможную неправоту, считает главным для себя добиться не истины, а победы над конкурентом.

Расширяя горизонты своего познания мира, в том числе через обнаружение неустойчивой нравственности в себе самом, невольно находишь свою собственную персону совсем не благородным созданием, которое стремится только к общему благополучию. Да и человек вообще начинает представляться существом иррациональным, чрезмерно искушающим себя разного рода соблазнами, зачастую склонным цинично издеваться над собой или себе подобными.

Считая своим «собачьим делом» штудировать всеобщую историю преступлений и наказаний, сбрасывать с глаз своих привычные шоры при сравнении как обстоят дела у них и у нас, невольно начинаешь по-иному воспринимать и Великую Русскую Революцию 1917 года.

Да, в природе этой революции есть нечто далекое от милосердия, хотя на ее красных знаменах незримо горело желание облегчить страдания народа. Да, в реальном ее исполнении революция оказалась торжеством одержимости Петра Верховенского и атеизма Ивана Карамазова, двух русских максималистов, задумавших всемирную переделку на все том же замесе правды и лжи во спасение.

Акты революционного принуждения под лозунгом освобождения человечества от эксплуатации действительно переходили легко и незаметно в грабеж под названием «экспроприация». Немало бесчинствовали и белогвардейцы, только свой бандитизм они называли «реквизицией». Выигрывавшие схватку за власть и проигрывавшие ее не очень-то мучили себя угрызениями совести по поводу разлетавшихся во все стороны «щепок».

Придя к власти, большевики сразу отдали землю крестьянам безвозмездно. Вскоре, однако, по великой нужде вынуждены были забрать у них практически все, что на ней произрастало. После вековых издевательств властей над бесправным и забитым народом единственной реальной дилеммой стало либо безбрежная анархия и криминальный беспредел, либо диктаторский режим. Наивно было ожидать чего-то другого от людей, извечно связывавших наказания сначала с кнутом и батогами, потом со шпицрутенами и каторгой.

На гребне революционного перелома исполнил свою лебединую песню и, чуток погуляв, смолк русский анархизм. Где еще могло зародиться это учение, как не в России! Значительной части ее интеллигенции не по душе был культ государства, настроения широких слоев народа колебались от раболепства перед сильными правителями до их полного непризнания. Анархисты же видели в любой государственной власти обман и лицедейство, хотели вместо государства установить «вольный братский союз ассоциаций производителей». Теоретик радикального анархизма Михаил Александрович Бакунин считал заложенную в основании государства идею «власть от Бога» глубоко чуждой социальной справедливости, свободе и здравому смыслу.

Всегда есть искушение отождествить анархизм с анархией. Но истины ради почему бы не отметить: идеология анархизма, предложенная князем Петром Алексеевичем Кропоткиным, направлена была против насилия государства, а не общепринятых норм закона и общественного порядка. Кропоткин совместил анархизм с признанием функционального предназначения государства, только не был согласен с возведением государства в абсолют, с его верховенством над свободой личности и правами человека.