Солнечное вещество и другие повести, а также Жизнь и судьба Матвея Бронштейна и Лидии Чуковской (сборник)

Но теоретики предполагают, а история располагает. Нет, перемен не стало меньше – 1932 год физики назвали даже “годом чудес”. Чудесные открытия, правда, делали тогда не в фундаменте мироздания, а на его надземных этажах. Неожиданное открытие нейтрона отменило главный довод революционных пророчеств. Вслед за этим Бор обнаружил брешь в погребальных рассуждениях Ландау, а тот понял, что боровское несохранение энергии, в которое верил и он сам, несовместимо с теорией гравитации. Вся эта контрреволюция за пару лет обесценила предсказания великого слома.

И – нате вам! – год спустя Бронштейн вновь предрекает радикальную перестройку. Ну что это?!

Новое предсказание, правда, отличалось от предыдущих, нацеленных на объединение квантов и теории относительности – очень малого и очень быстрого. Бронштейн привлек к объединению и гравитацию – науку о тяжести и массивности. Уже на это смотрели скептически. В мире атомов сила тяжести ничтожно мала по сравнению с другими силами. Знаменатель соответствующей дроби – астрономическое число. А если так, зачем скрещивать кванты и гравитацию?!

Бронштейн, однако, и не утверждал, что гравитация нужна в атомной физике, и слово “астрономическое” появилось тут не зря. Астрофизик Бронштейн знал, когда важны и кванты, и гравитация: в самом начале расширения Вселенной, а попросту говоря, при ее рождении, и на последних стадиях жизни массивных звезд. Так что сама Природа ждет теорию квантовой гравитации.

Пытаясь объединить квантовую теорию с теорией гравитации, Бронштейн обнаружил, что применять их совместно можно лишь с полузакрытыми глазами. Если же глаза открыть широко – станет ясно, что эти теории не-со-е-ди-ни-мы. Каждая из них подрывает исходные понятия другой. Фундаментальные теории, экспериментально проверенные по отдельности, не способны сотрудничать друг с другом?!

А может, просто незачем интересоваться такими делами, как рождение Вселенной? Мало ли задач практически важных?

Во-первых, как учит история, чистая теория не раз давала важнейшие практические приложения. Самый известный пример – электромагнитные волны, исследование которых привело к изобретению радио и многого другого, без чего нынешняя “практическая” жизнь немыслима. А во-вторых и в-самых-главных, если вопрос возник, теоретики все равно будут искать ответ, выясняя при этом, правильно ли сам вопрос задан.

Поиск этот и привел Бронштейна к предсказанию “радикальной перестройки теории, а может быть, и отказа от обычных представлений о пространстве и времени и замены их какими-то гораздо более глубокими и лишенными наглядности понятиями”.

В собственном выводе беспокоила его, похоже, не оторванность от практики, а невольный пафос, который он и смягчил веселой иронией – “А кто этому не верит, с того талер”.

Фразой этой, как я случайно обнаружил, завершается сказка братьев Гримм, герой которой – “на вид неказистый и порядочный растяпа” – справился с невыполнимыми заданиями принцессы, за что, разумеется, и получил саму ее в награду.

Вполне возможно, что эту сказку физик читал пятилетней Люше, переводя с листа, во время размышлений о квантовой гравитации. Или же запомнил фразу с детства, поскольку уже тогда читал по-немецки.

Первая версия мне нравится больше. Ее легче встроить в такой вот эпизод из семейной жизни.

Собираясь ненадолго отлучиться, мама велела Люше заниматься своими делами и не мешать Мите. А девочка хотела побыть в его комнате и обещала играть тихо, ни капельки ему не мешая. После Митиного ходатайства ей это разрешили, но только “тихо-тихо”. Через час, когда мама вернулась, Люша сидела у Мити на столе, на его бумагах, и он ей что-то рассказывал. Быть может, “Про умного портняжку”. Если так, Люша вовсе не помешала, а, наоборот, помогла Мите в его научной работе.

Даже если и не совсем так, веселая немецкая фраза помогла ему сделать то самое предсказание, которое остается в силе уже более восьмидесяти лет. И становится все более вызывающим.

Но это я перескочил слишком далеко. Вернемся на пару десятилетий назад, когда руководство страны объявило гласность – и предмет моих биографических расследований стал пригодным для публикации. Пригодным настолько, что в 1990 году была издана книга с незамысловатым названием “Матвей Петрович Бронштейн. 1906–1938”.

Свидание полвека спустя

Та же гласность летом 1990 года предоставила возможность Лидии Корнеевне ознакомиться с тюремным делом ее мужа.