Солнечное вещество и другие повести, а также Жизнь и судьба Матвея Бронштейна и Лидии Чуковской (сборник)

Она хотела узнать, где его могила. Ее желания я не разделял. Сколько жертв безымянно хранит мерзлая земля Колымы?! И что почетнее – братство погибших, оставшихся без погребения, или огражденный участок на кладбище?

Один ученый читатель книги о Бронштейне похвалил меня: “Вы создали отличный памятник”. Я огорчился: памятники – гранитные или книжные – не мое дело. Мое – воскрешать человека, которого так не хватает!

Три рецензии

Знакомых с моими работами об Андрее Сахарове может удивить, кого я считаю своим пожизненно-главным героем. Однако написать биографию академика, отца советской водородной бомбы и лауреата Нобелевской премии мира нашлось бы кому и без меня. А вот жизнеописание молодого физика, не успевшего стать академиком… В книге 1990 года выражена благодарность двадцати двум свидетелям-очевидцам. Никого из них уже нет в живых, и насколько ярче были их воспоминания, чем удалось передать в книге, известно теперь лишь мне.

Моих героев – всемирно знаменитого и почти неизвестного – связывает не только физика. Именно от Лидии Корнеевны я впервые узнал о Сахарове вне физики, помимо западных радиоголосов и организованного гнева советских газет.

Ее рассказы о непутевом академике подсказали острый вопрос: как в академическом центре чистой науки такие чистые люди, как Сахаров, изобретали водородную бомбу? По воле Сталина и под присмотром Берии.

Конец советской власти позволил искать ответ на этот вопрос в переплетении реальных событий, а не в мистическом союзе добра и зла. Российская академия наук, увы, отказалась поддержать такое расследование. А пару месяцев спустя Институт истории науки в заокеанском Бостоне согласился, хоть проект и был изложен на корявом английском. И я уехал туда.

Лидия Корнеевна восприняла это с грустью и даже с обидой. Я был не первым, кто оставлял ее ради свободы творчества, воссоединения семьи и прочих благих целей. Ее отношение к отъезжающим изменилось лишь после того, как в 1994 году под ее окнами по Тверской прошла демонстрация с портретами Сталина. Граждане свободной России несли ненавистные ей иконы душегубца. Это было слишком. Свидетельство о смерти мужа ей выдали в ЗАГСе, где еще висел огромный портрет Вождя. В графе “причина смерти” стоял прочерк. Но она знала, что причиной был тот, кто смотрел со стены.

В том же 1994 году, вдали от российских демонстраций, вышла книга о Бронштейне в английском переводе. Я послал экземпляр Лидии Корнеевне. Она отозвалась:

Какой подарок Вы мне сделали – какой прекрасный и какой внезапный. Мы с Люшей хлопали в ладоши от радости. Издана книга весьма изящно, со вкусом. Судить о переводе не берусь, но фотографии все, кроме одной (“цыганка”), – отличные. Отлично удались три мои любимые…

Открытка Андрея Сахарова из горьковской ссылки, 30 марта 1983 г. Из архива Л. К. Чуковской.

Лидия Корнеевна с сочувствием отнеслась к моему замыслу написать книгу о Сахарове и дала мне для изучения его письма из горьковской ссылки. Особенно дорога мне его открытка 1983 года – отклик на мою первую статью о Бронштейне. Сборник, включающий эту статью, Лидия Корнеевна отправила Сахарову в Горький. О статье он отозвался одобрительно, но заметил, что из текста не ясно, кому адресовано письмо Корнея Чуковского. Действительно, я не указал адресата – сталинского обер-прокурора, – чтобы не дразнить издательских цензоров.

Спустя одиннадцать лет после этой краткой рецензии появились западные мнения о жизнеописании физика по имени Matvei Petrovich Bronstein.

Бельгийский рецензент переведенной книги начал так: “Кто знает М. П. Бронштейна? Он был одним из ярчайших физиков-теоретиков молодого советского поколения, вместе с Гамовым и Ландау”. И завершил: “Рекомендую эту книгу прежде всего потому, что светлая личность, научные достижения и человеческие качества М. П. Бронштейна должны стать известны – после пятидесяти лет молчания”.