Солнечное затмение 2 (СИ)

   Кавалькада выползла, наконец, на путь истинный и стала двигаться раза в два быстрее. Почти тут же им повстречалась группа тевтонских крестьян. Перепуганные до смерти их внешним видом, крестьяне быстро объяснили, что они давно уже находятся в пределах Тевтонии, и чума сюда, хвала Непознаваемому, еще не докатилась. Только после этого лейтенант Минесс позволил себе вздох искреннего облегчения. Он устало глянул на Лаудвига и почти шепотом произнес:

   -- Все, сьир, делаем привал...

   Костры разожгли прямо на месте, неподалеку от дороги. Солдаты разбили две большие палатки и принялись жарить мясо на вертелах.

   -- Можете снимать свои шутовские одеяния! -- распорядился Минесс. -- Клоунов из вас все равно не получится.

   Так называемые защитные балахоны под возгласы торжества полетели в огонь. Лаудвиг подошел к клетке и брезгливо стащил с Ольги балахон.

   -- Отдай нам наше имущество! Старая прошмандовка...

   Красные и черные тона, последние напоминания о параксидной чуме, растаяли в огне. Один из солдат не поленился и отыскал родник, теперь можно было не только пополнить запасы пресной воды, но и смыть наконец эти нелепые художества на лицах. Костер, в котором жила огненная душа, громко зашипел, испуская ароматы жареного мяса. Лаудвиг сладострастно потянулся:

   -- Эх... где бы раздобыть бутылочку вина? Половину своего кошелька отдал бы, не пожалел! Клянусь жизнью нашей ведьмы!

   Наелись очень быстро, так как ели не то чтобы со страстью -- с настоящим остервенением. Мясо глотали, даже не прожевывая, даже не успев насладиться его вкусом. В пустые голодные желудки пища проваливалась как в пропасть. Запивали простой водой и еще причмокивали от удовольствия. Потом произошло что и должно было произойти. Всех поголовно сморил сон. Глаза начали слипаться. Языки костра превратились в пьяные красные тени, звуки потухли. Да впрочем, никаких иных звуков, кроме зевков да редкого ржания лошадей, в черной вселенной уже не существовало. Большинству солдат даже не хватило мужества оторвать от травы свои задницы и доползти до палаток. Они так и уснули: облокотившись друг на друга, обогреваемые мягким теплом медленно угасающих костров...

   * * *

   Какие-то странные инородные голоса стали доноситься из самой глубины степи. Услышать их суждено было только князю Мельнику -- он единственный, кто еще не успел провалиться в сон. Как всегда бывает в подобных случаях, эти бесконечно-далекие, едва уловимые слухом завывания принимают за вой скучающего ветра. И лишь когда князю почудился в них звонкий смех, он тревожно тряхнул головой. Огляделся и замер в ожидании невесть чего. Смех последнее время превратился в звуковую регалию сплошных несчастий. Его сердце билось тем чаще, чем отчетливей его слух стал различать человеческий гомон. Да, именно человеческий и именно гомон. Более того, там, вдали, пели какую-то песню на тевтонском языке. Первое мгновение эта мысль успокоила, но другая, пришедшая следом, почти обожгла: "С чего бы это в такой глуши, где бродят разбойники и всякая нечисть, кто-то стал орать песни? С какой радости? Может... страшно подумать, больные чумой? Или больные умом?" Мельник толкнул в бок лейтенанта Минесса. Тот усталым взором поглядел в сторону источников звука, но увидев лишь привычную черную завесу, только пожал плечами.

   -- Понятия не имею... Ну, ч-черт его знает -- может, в Тевтонии праздник какой? Скорее всего, рядом находится какая-то деревня. Гуляет народ, чтоб жизнь скучной не казалась...

   Лейтенант снова закрыл глаза, надеясь досмотреть свой сон, но звуки песни все усиливались.

   -- Сюда идут, что ли? -- Мельник поежился и пододвинулся ближе к огню. -- Будто чуют, что мы здесь...

   -- Да просто увидели наши костры... -- вяло произнес лейтенант и зевнул. -- Послушайте, князь, попросили бы у них бутылочку чего-нибудь спиртного. Ужасно хочется сделать приятное принцу... -- последовал еще один зевок. Все остальные спали как убитые.

   Мельник взволновано потер руками изрядно проросшую щетину. Чтобы как-то отвлечься от тревожных помыслов, он начал ломать сухие ветки и кидать их в огонь. Ветки чернели, корчились от боли, потом их начинали поедать маленькие красные язычки невидимых дьяволят. Песня стала звучать так громко, что князь уже нисколько не сомневался: чудаковатые бродячие артисты направляются именно к ним. Тут и Минесс поднял голову.

   -- Надо бы разбудить Поля, он хорошо понимает по-тевтонски. Пусть спросит, в честь чего у них такое веселье.