Солнечное знамя

— Наш королёк был без штанов,
Взрывом сорвало белый покров.
Тонкие ноги и голый зад,
Наш королек тому был не рад.

Алиона перевела дыхание и приналегла снова на стальную рукоятку, отполированную до блеска ладонями десятков, если не сотен заключенных.

В старом советском учебнике, по чтению, кажется, она видела такую картинку: мальчик, лет двенадцати, в старой даже на вид крестьянской рубахе с натугой вращает огромное колесо, изо всех сил налегая грудью на рукоятку. Иллюстрация к рассказу о бедном мальчике, на которого пришли посмотреть богатые господские дети. Пришли, посмотрели, пожалели — и ушли. А мальчик остался.

Точно такое же колесо сейчас крутила Алиона. Огромное, тяжеленное, массивное, постоянно притормаживающее, так, чтобы нельзя было раскрутить его, а потом воспользоваться инерцией и прохлаждаться. Нет, будь добра крутить постоянно, часами, до тех пор, пока не скажут: «Можно прекратить».

Тяжелая, выматывающая работа. И бессмысленная.

Колесо не имело приводов, его вращение никуда не передавалось. Оно просто крутилось. И всё.

За те несколько недель, что Алиона провела в Зеленой Роще, она поняла, что ее девизом могли бы служить два слова — «Мучительность и бессмысленность».

Она так и не смогла понять ни смысла их нахождения здесь, ни смысла выполняемых ими действий, ни смысла того, что с ними делают.

Нет, иногда в окружающем удушливом абсурде проблескивали искорки смысла. Когда заключенных, например, выгоняли подметать полы, чистить загоны драконов или собачьи вольеры, вывозить трупы, принимать участие в экспериментах. В этом был хоть какой-то прок. В остальном же…

Все заключенные склада семнадцать (при том, что этих складов-бараков было всего-то девять) делились на десятки. Каждое утро господин мелтир назначал десятку «работу». Работу в кавычках, потому что назвать эти действия работой было невозможно.

Вращать колесо. Вращение которого никуда не передается.

Носитьмешки. Сначала справа налево, а потом — слева направо. И так целый день.

Разбивать камни. Кувалдами. В пыль. А пыль потом засыпать в мешки и носить. Справа налево и слева направо.

Даже чистка драконьих загонов могла оказаться абсурдом, если, например, им вдруг забудут дать инструменты и навоз придется выгребать руками. Или лопаты дадут, но не выведут из загонов самих драконов. А драконы здесь злобные и не признают никого, кроме хозяев. При это — задание должно быть выполнено.

Иначе наказание. Или смерть.

Впрочем, смерть здесь могла прийти к любому и в любой момент. В рамках всеобщей бессмысленности.

Бессмысленным было всё: от упомянутой работы до… до всего остального. Даже выражение «Каждое утро…» было сильно преувеличенным: в Зеленой роще не было никакого распорядка для заключенных.

Абсолютно.

Их могли привести на склад после многочасовой работы — и поднять с кроватей через десять минут, еще на пару часов. Отвести обратно — и забыть почти на сутки. Это при том, что под землей смена времени суток была не видна, а светящиеся цветы под потолком не гасли никогда.

— Наш королёк был без штанов,
Взрывом сорвало белый покров…

Белые одежды с золотистым растительным узором — да еще и светившимся в темноте — не имели смысла.

Кровати, лежаки которых были сбиты из досок… поставленных на ребро, так что лежать на них было так же удобно, как лежать на ступеньках лестницы — не имели смысла.

Еда, растительная каша, то пресная, то горькая, то отчаянно пересоленная — не имела смысла.

Молнии не имели смысла.

Да, кстати, молнии. С потолка склада свисали, выглядывая между нежных цветов-светильников, темные конусы-сталактиты. Иногда с них срывались молнии, пробивая болезненным разрядом очередного заключенного. Не за нарушение порядка, не за драки, не за оскорбления эльфов, не за невыполнение заданий — просто так. Иногда даже спящих.

Кстати, о порядке. Первоначально Алиона ожидала встретить что-то вроде зоновских распорядков: иерархическое деление, «прописки» новичков, драки, возможно даже — изнасилования (благо держали женщин и мужчин вместе)…

Нет.

Заключенные механически выполняли задания, механически ели, механически спали, почти не общаясь друг с другом, кроме, разве что, редких слов тех, кто познакомился еще на воле. И у каждого в глазах стоял стылый страх.

Потому что судьба каждого была одинаковой.

Приходили эльфы и уводили очередной десяток.

Навсегда.

Без всякого порядка, смысла и логики: посреди сна, посреди работы, после работы, перед работой, хороших работников, лентяев, новичков, старожилов…

Кого угодно.

И страх оказаться этим кем угодно, оказаться грузом очередных телег с трупами — пропитывал склад номер семнадцать.

— Одиннадцатый десяток, закончить работу, приступить к приему пищи, — господин мелтир вошел в помещение с десятком огромных вращающихся колес.

— Где? — спросил слепой эльф.