Солнечные часы

– Ивон, послушай… Я очень рада, что ты пришла. Я рада, что мы помирились, но… Ты лучше уйди.

– Никуда не уйду.

– Ничего не дождешься, – обещаю я. – Надеешься на улучшение? Напрасно. Я не развеселюсь, не начну болтать с тобой. Ты не сумеешь меня отвлечь. Я так и буду сидеть и смотреть на стену. – Стоило бы нарисовать на моей входной двери большой черный крест, как во время чумы.

– Давай поговорим о Роберте. Может, тебе станет…

– Легче не станет. Ивон, ты хочешь помочь, я знаю, но не сможешь.

Пусть мое горе утопит меня. Сражаться с ним, изображать из себя цивилизованного человека слишком тяжело. Я не произношу этого вслух – слишком уж отдает мелодрамой. Горе – это ведь когда умирает кто-то из близких.

– Тебе не надо что-то разыгрывать ради меня, – говорит Ивон. – Можешь кататься по полу и выть, если тебе станет легче. Но я не уйду. – Она поджимает ноги, удобно устраивается в углу дивана, кладет голову на подлокотник. – Завтра тебе опять в полицию. Думала об этом?

Я качаю головой.

– Когда сержант Зэйлер за тобой заедет?

– Утром.

Ивон чертыхается сквозь зубы.

– Ты не можешь есть, не можешь двигаться, едва находишь в себе силы говорить. Как ты предполагаешь выдержать еще один разговор с Джульеттой Хейворт?

Я не знаю ответа. Как-нибудь выдержу.

– Позвони сержанту Зэйлер и скажи, что передумала. Хочешь, я сама позвоню?

– Нет.

– Наоми…

– Я должна поговорить с Джульеттой. Иначе она не скажет, что ей известно.

– Как насчет того, что известно тебе? – возражает Ивон. – Ты знаешь, что я не в восторге от Роберта, но… Он любиттебя, Наоми. И он не насильник.

– Скажи это судмедэкспертам, – с горечью предлагаю я.

– Они ошиблись. Эти эксперты постоянно ошибаются.

– Перестань, прошу тебя. – От фальшивых надежд, которые она пытается мне внушить, нисколько не легче. – Я должна рассчитывать на худший из возможных вариантов. Еще одного разочарования я не перенесу.

– Ладно. – Ивон готова во всем мне потакать. – И какой у нас худший вариант?

– Роберт имеет отношение к этим изнасилованиям, – отвечаю я глухим, безжизненным голосом. – Одних женщин насиловал он, других – тот, второй. Джульетта тоже с ними связана. Возможно, она и руководит. Их трое в этом деле. Роберт с самого начала знал, что я – одна из жертв его напарника. То же самое с Сандрой Фригард. Он из кожи вон лез, чтобы с нами познакомиться, именно потому, что все заранее знал про нас.

– Зачем? Он что, сумасшедший?

– Не знаю. Возможно, хотел убедиться, что мы не заявим в полицию. Если не ошибаюсь, именно так поступают тайные агенты. Входят в доверие к врагу, собирают информацию.

– Но Сандра Фригард заявила в полицию до знакомства с Робертом, разве нет?

Я киваю:

– Да. И если сблизиться с жертвой, то можно быть в курсе того, как протекает расследование. Полиция ведь сообщает жертве новости, а та делится с близким человеком. Возможно, Джульетте, или тому, второму, или даже Роберту, а может, всем троим хотелось держать руку на пульсе и знать о каждом шаге полиции. Помнишь, мы с тобой часто обсуждали манию Роберта держать все под контролем. – Я не могу сдержать слез.

Знаешь, Роберт, что самое ужасное? Твои нежные слова, твои милые жесты любви обрели еще большую конкретность в тот самый миг, когда ты велел мне уйти. Если бы я только могла вспомнить наши плохие мгновения. Мне бы стало гораздо легче. Я нашла бы в тебе изъяны и убедила себя, что ошибалась на твой счет. Но я ничего не помню, лишь твои полные любви слова. Ты не представляешь, как дорога мне. Так ты заканчивал каждый наш телефонный разговор. Вместо прощания.

Моя собственная память восстала, словно желая окончательно добить меня, она подсовывает лишь самые чудесные воспоминания, чтобы я сравнила тебя нынешнего с тобой прежним.

– Почему Джульетта хотела убить Роберта? – Ивон снимает верхнюю половинку моего сэндвича, откусывает. – И почему она издевается над тобой?

У меня нет ответа на эти вопросы.

– Потому что Роберт тебя любит! Это единственное объяснение. Он ей все-таки сказал, что уходит к тебе. Она ревнует, отсюда и ненависть.

– Роберт не любит меня. – Я сгибаюсь под тяжестью этих слов. – Он велел мне оставить его в покое, уйти.

– Господи, да он только вышел из комы! Жена проломила ему голову камнем, Наоми! Если бы у тебя мозги превратились в кашу, если бы ты несколько дней провалялась без сознания, то вряд ли бы понимала, что говоришь. – Ивон смахивает крошки с дивана на пол. У нее это называется уборкой. – Роберт тебя любит, – повторяет она с нажимом. – Он поправится, вот увидишь.

– Отлично. И мы с насильником станем жить долго и счастливо в любви и верности.

Я разглядываю хлебные крошки на полу. Почему-то вспоминается сказка о Гансе и Гретель. Еда, всюду еда. Magret de Canard aux Poires из ресторана «Лавровое дерево». В том маленьком театре на стол подавали блюдо за блюдом.

– Не трогай сэндвич, – говорю я. – Ты что, проголодалась?

Ивон вздрагивает, ей стыдно, что в такой момент она думает о еде. Я тоже думаю о еде, хотя съесть что-нибудь вряд ли смогу.

– Который час? Еще успеем в «Лавровое дерево»?