На этой лестнице всегда сидит несколько человек, занятых тем же, что и я… Нет-нет, они совсем не бездельники. Просто здесь, как у памятника Пушкину в Москве, назначаются встречи, выходящие из Университета студенты обмениваются конспектами, туристы закусывают, старушки идут в церковь, нищие… черт его знает, что здесь делают нищие, но денег не просят — это точно. Тот, который сидит на порожках Нунциаты, либо призывает меня следить за ребенком («Синьора! Эти ступени — каменные! Если bello упадет, то может разбиться»), либо — если я не попадаюсь ему на глаза (а я уже поумнела и теперь прячусь за колонной) — дает всякие советы прохожим. Когда на него перестают обращать внимание, он кричит: «Синьоры! Синьоры! Вы что-то потеряли!» Человек пять оборачиваются. «Улыбку!» — вопит он, и закатывается в беззвучном хохоте. Мне нравится думать, что у него есть семья, дом, куча денег, дети ездят на «альфа-ромео», а внуков отдали в немецкий детский сад, и такая тоска дома наступила, что приходится отправляться на Нунциату и развлекаться…
Сегодня мы застали следующую картину: милая полицейская барышня (дорожная служба) беседует у обочины с дамой лет сорока и молодым человеком лет шестнадцати, а по соседству скучают два скутера.
«Accidente», — подумала я, по инерции переводя на итальянский знакомое со школы английское «road accident». Маленькое дорожное происшествие. Сейчас выпишут штраф, и милая барышня в синей форме и белой каске пойдет дальше махать палочкой, а эти двое разъедутся на своих скутерах.
Но не тут-то было. Прибыл второй инспектор дорожного движения, через пять минут подъехал третий, и каждый раз участники ДТП повторяли свой рассказ, и каждый раз всё более эмоционально. Прибыл четвертый и стал с важным видом выслушивать всех пятерых — то есть двух участников и трех постовых, двое из которых, очевидно, ничего не видели и видеть не могли, но, несомненно, имели свое мнение.
Видимо, мнение это склоняется в пользу синьоры, потому что мальчишка совсем уж разгорячился и стал кричать. Но понять, что́ там у них произошло, невозможно: всё, что орет — выпучив глаза и порываясь куда-то бежать — мальчишка, в сухом остатке сводится к тому, что после сорока надо ложиться и умирать, а не на скутерах ездить, и еще к тому, что Ева была путана.
Хорошо одетая дама, которая вовсе и не собиралась ложиться и умирать, а, очевидно, собиралась и дальше ездить на скутере (такие же распущенные особы, как Ева, и вовсе не имеют к ней никакого отношения), пихает его в грудь или тянет за свитер — в зависимости от направления, в котором он рвется.
Зрителей собралось уже человек десять — пятнадцать, и, натурально, у них тоже есть свое мнение по поводу происшествия. И, взяв ближайшего полицейского за пуговицу, это мнение непременно следует изложить — непринужденно, но веско.
На всей Нунциате осталось всего два человека, равнодушных к происшествию, — Петя и нищий. Петя катается, нищий за ним следит и поучает, — их общение всегда сводится к тому, что нищий комментирует Петины действия на генуэзском (ничего общего с итальянским), а Петя не обращает на поучения никакого внимания.
(По-моему, это вообще основная модель общения детей со взрослыми: взрослые поучают, а дети знай себе катаются и даже саночки не возят.)
Наконец, Петька устал; нищий возвращается на свою лавочку. (Наверху лестницы, под портиком, стоят две мраморные скамьи с львиными лапами, и когда нищий, завернувшись в какую-то попону, возлежит на этом мраморном шедевре, — кажется, что он там с римских времен лежит.)
А Петя, спустившись вниз, живо интересуется происходящим: «Мама, а что случилось?» И, без паузы, у полицейского: «Ma che cosa è successo?»
Полицейский, посмотрев на нас внимательно, с достоинством произносит: «Ничего особенного. Вам, синьора, и тебе, bello, не о чем беспокоиться».
Так мы ничего и не узнали, кроме поучительной истории о том, как важно иметь свое мнение.
Еда как религия.
Итальянцев очень сложно не любить. Они помогают тебе учить язык, выбирать овощи, находить дорогу. Они улыбаются тебе на улице и кстати и некстати говорят «чао». Они смотрят на тебя, приехавшего в эту чудесную, бесконечно любимую ими страну, — и заранее радуются: как же тебе будет хорошо!