Солнечный берег Генуи. Русское счастье по-итальянски

Они представляют себе, как ты пьешь по утрам их ароматный кофе и заводишь глаза от наслаждения… А ты вместо этого варишь себе яйцо или делаешь бутерброд с сыром. Потом они представляют, как ты побежишь в полдвенадцатого в самый правильный ресторан и закажешь местную разновидность пасты — например, с песто. И улыбаются, воображая, как ты наконец-то попробуешь настоящий песто — после всех ужасных подделок, которые ты ел в неправильных местах, — и вознесешь хвалу небесам… А вместо этого ты заказываешь венецианское или неаполитанское блюдо (они качают головами и цокают языками), или того хуже — вовсе пропускаешь время обеда, потому что у тебя совершенно другие приоритеты: музей, или работа, или просто прогулка (ужас, ужас, как можно!), и уже не попадаешь в ресторан (да, они открыты только на время обеда; после трех можно рассчитывать разве что на бутерброд в кафе — но уже никак не в компании итальянцев).

Русскому человеку нелегко с ходу принять правила игры и встроиться в ритм местной жизни, но нужно просто понимать специфику гастрономических привычек итальянцев.

Во-первых, у нас традиционно разный завтрак. Мы едим сырники, яйца, оладушки, творог, бутерброды, кашу. А они — малюсенькую чашку кофе и печенье. К часу дня они просто умирают от голода.

Во-вторых, итальянцы привыкли к мысли, что есть надо по часам. Считают это правильным — попробуйте с ними поспорить! — и всерьез настроены научить хорошему режиму кого угодно. Поэтому места с горячей едой открыты только с часу до двух, а потом — уже с семи-восьми вечера и до ночи. Всё остальное — это перекус. Не годится и за еду не считается.

В-третьих, каждый регион гордится своей собственной едой. Если вы приедете в Венецию и закажете там пасту с песто просто потому, что вы это наивно любите, на вас посмотрят плохо. Всем же понятно, что в Венеции не умеют делать песто так, как в Генуе. Зато умеют делать другие удивительные вещи. Венецианские.

Понятно, что есть определенное количество туристических мест, где для вас приготовят блюда какого угодно региона в пять часов вечера. Но таких мало и, с точки зрения итальянцев, это вовсе не итальянская еда.

Все мы знаем про чужой монастырь; просто, приехав в Италию, не сразу догадываемся, что здесь будет другим не устав, а религия. И религия эта — еда.

Я помню, как на Чеховском фестивале я водила пить чай администраторшу итальянской танцевальной компании. Танцовщики были просто изумительными, мне не терпелось узнать о жизни танцевального театра в Италии, о том, какие тенденции, «что носят», куда развиваются.

— Расскажите мне немного, что у вас за пределами сцены происходит. — Я, улыбаясь, наливала администраторше умопомрачительно дорогой чай.

— Да, собственно, ничего. Работа как работа. Немножко монотонная. Но хорошо, что она оставляет мне много свободного времени.

— Да? А что же вы делаете в свободное время?

— Готовлю. Я очень люблю готовить. И поскольку мы много гастролируем, я освоила много национальных кухонь. Научилась готовить даже совершенно экзотические вещи — суши, например.

Я выложила на стол два телефона — свой и фестивальный. Слава богу, во всех было полно неотвеченных сообщений.

— Il dovere mi chiama, — сообщила я администраторше только выученную фразу, — долг зовет. Но мы обязательно еще поговорим об этом.

Ни от чего я не была так далека в тот период жизни, как от кухни.

На Чеховском фестивале в ходу была шутка: дети нечесаные, муж некормленый, пыль по углам мотается. В два фестивальных месяца домой мы попадали только поспать и переодеться. Кормили нас на фестивале, развозили по домам далеко за полночь, а члены семьи всё это время были на подножном корму. Но разве это важно, когда ты — на самой передовой линии искусства?..

Оказалось, важно.

«Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей». Для итальянцев пушкинскую максиму нужно было бы переиначить: быть можно дельным человеком и думать о еде своей.

В моей семейной модели заложено, что воскресенье в семье — это поход на лыжах, или в парк, или в лес, или в музей. Мы медленно завтракаем, и в окно бьет солнце, потом бабушка смотрит на термометр, достает свою коробку с лыжными мазями, рассказывает (в тысячный раз), как ее тренер говорил, что выигрывает гонки не тот, кто быстрее бегает на лыжах, а тот, у кого тренер лучше подобрал мази, из чулана появляются, наконец, и сами лыжи (сверху что-то падает), и вот мы уже едем в парк, становимся на лыжню, и…

— Ты представляешь, — с нажимом говорю я Сандро, — и в этот момент мы должны бросить всё, чтобы пожрать.

— Ну да, — наивно кивает Сандро (он не знает, как переводится это грубое слово — «пожрать», а я не знаю его эквивалента по-итальянски), — пообедать.

— Сандро, но можно же в три пообедать! Или даже в четыре! Сначала сделать спокойно интересное тебе дело, а потом поесть.

— В час я уже ни о чем не могу думать, кроме еды, — виновато говорит Сандро. — Но я могу взять с собой термос и бутерброды, когда мы пойдем кататься на лыжах в России.