Солнечный берег Генуи. Русское счастье по-итальянски

Есть у меня подозрение, что генуэзцы вкладывают в понятие «аристократия» примерно то же, что и Ковьель. Генуя не просто всегда была торговым городом — она занималась торговлей, как нимфоманка сексом. К тому же бо́льшую часть своей истории она была Республикой, где Дожем становились не самые родовитые, а самые богатые и могущественные…

Но всё же мне сложно к этому привыкнуть: в русской классической литературе есть и старуха с корытом, желавшая быть «столбовой дворянкой», и «худородный» Борис Годунов, и рюрикович Облонский, которому, несмотря на весь его либерализм, было зазорно дожидаться богатого еврея, и еще «порода» у Лермонтова (темные усы при светлых волосах Печорина — ее несомненный признак), и даже Георгий Иванов, ругавший Набокова кухаркиным сыном исключительно за купеческую ветку семьи. Я хочу сказать, что всё это давно сложилось для меня в довольно понятную общую картину дворянства, — и аристократов, торгующих тканями, я, боюсь, всегда буду видеть как Мольер.

Разросшееся семейство Бальби к началу xvii века уже имело свое представительство в Антверпене (торговый дом, шелк, шерсть и пряности), там же и тогда же очень юный Ван Дейк блеснул своими первыми работами. Скорее всего, пишут искусствоведы, именно Бальби пригласили молодого художника к себе в Италию.

Я представляю себе 22-летнего Ван Дейка (тоже картинка с дачи — «Молодой Красавец», а на самом деле: Ван Дейк, «Автопортрет»), приехавшего в Геную в 1622 году и оставшегося здесь на пять лет.

В 1623 году написан «Портрет маркизы Бальби», тем же годом датируется его «Автопортрет» (Эрмитаж), а в 1624 году появляется еще один портрет — Катерины Бальби-Дураццо, нынешняя гордость музея Палаццо Реале.

Интрига тут в том, что совершенно точно известно, кто именно из семейства Бальби изображен на втором портрете, а по поводу первого — ясности нет. Кто-то из семейства Бальби; некая маркиза. Даже дотошные американские искусствоведы ничего не знают, хотя опубликованные ими истории происхождения картин, списки искусствоведческих работ и перечень выставок поражают своей подробностью.

Я, конечно, абсолютно уверена в том, что это всё она — моя Гордая Дама. Она одного возраста с Ван Дейком, он пишет ее первый портрет, когда она еще не вышла замуж, потом пишет еще один, когда у нее уже есть муж из семьи Дураццо (подарившей Генуе девять дожей и двух кардиналов; семья Дураццо тоже торговала шелком, только они начали это делать значительно раньше, чем Бальби, поэтому для Катерины и для всей ее семьи этот брак был очень важен).

Молодой Красавец, написав загадочную маркизу Бальби, и годом позже — уже вполне конкретную Катерину Бальби-Дураццо с красной розой в волосах и всё с той же нежной улыбкой, уезжает в Рим, где выполняет заказы папы Римского, путешествует по Италии, знакомится с работами итальянских мастеров, много работает сам, и возвращается в Геную, где и живет до 1627 года, никуда больше не уезжая.

Катерина рано осталась вдовой и прожила всю жизнь в палаццо Корона, построенном специально для нее как раз накануне приезда Ван Дейка. Теперь это единственный музей улицы Бальби, Палаццо Реале.

Это самый легкий и прозрачный дворец из всех, что я видела. Лестницы, галереи, зеркальные залы — кажется, здесь всё просвечивается насквозь. Внутренний дворик обрамлен верхней галереей с балюстрадой и весь распахнут навстречу морю.

Я представляю себе на этих лестницах двух персонажей моего детства, героев наших дачных картинок: Гордую Даму и Молодого Красавца. В моем детстве их разделяли Иван-царевич и бурлаки на Волге. Для меня они были так же мифичны, как Юдифь с Олоферном, и так же собирательны, как «Завтрак аристократа».

А они были на самом деле. Гордая Дама и Молодой Красавец, Катерина Бальби и Ван Дейк. Именно здесь. Я медленно иду по ступеням мраморной лестницы, касаюсь рукой стены, провожу пальцами по перилам — и «далекое, невозможное вдруг становится близким, возможным и неизбежным».

Снег как из ряда вон выходящее событие

У нас выпал снег.

Сколько лет в Генуе не видели снегопада, точно неизвестно; может быть, десять лет, а может — сто.

Снег, чудесный снег, всю ночь валил хлопьями, засы́пал и дома, и улицы, и пальмы, и лавры в кадках. Красиво. Светло. Небо белое. Другими словами: снег.

Первым проснулся Петька — и прибежал спрашивать: сделаем ли мы снеговика прям у детского сада — чтоб все видели? Ну, натурально, сделаем; надо только выйти пораньше. Петьку смело́ с нашей постели, следом смело́ Сандро — нужно было срочно высунуться вслед за Петькой на террасу и убедиться, что это снег, а не сладкая манна. Надо полагать, что манне здесь удивились бы меньше.