Солнечный день

Жизненно важных шагов Ирка Бернат сделал уже столько, что ими можно было измерить экватор. Ирка Бернат был негодяй из негодяев. В том, что на нашей шахте появилась поговорка «На Болденке худо-бедно прокормится любой», была его немалая заслуга. Что касается Ирки Берната, то поговорка не совсем отвечала действительности: Ирку Берната Болденка кормила хорошо. Он ничего не умел и не желал ничего уметь. Ему нельзя было доверить даже самой простой работы. Во всяком случае, самостоятельной. Штейгеры с отвращением спихивали его один другому, как спихивают дохлую мышь. О его тупости, лености и наглости ходили легенды. Он сменил множество профессий. Работая у насосов, уснул сном праведника и дрых так крепко, что чуть не затопил получастка. Поставленный к клети, он, не проверив запоров, упустил скип с незакрытым люком, тот вырвал несколько направляющих и погубил работу полутора смен; в результате — всеобщее негодование, а к концу месяца — штурмовщина. И вот Ирку Берната перевели на мой участок. В соответствии с его репутацией я определил его дежурным на пересыпке угля — где обычно работают пенсионеры с пониженной трудоспособностью. Ирка Бернат остановил нижнюю ленту и в ту же минуту уснул. Верхняя лента засыпала его углем до самых плеч, и он едва не задохнулся. В конце концов его стали ставить вторым там, где нужны были двое. Посыпались жалобы, люди способные и сознательные стали уходить с карьера. Их доводы были обоснованны: за тунеядца и захребетника Ирку Берната вкалывать не желаем! А Ирка Бернат все оставался и душил всех нас, как когда-то королевских подданных душила «железная корова»[24].

Короче говоря, Ирка Бернат был та еще находочка и ценный подарочек к именинам. Такие словечки отпускали в его адрес шахтеры.

Ирка Бернат — случай чертовски трудный. Многие считали, что он далеко не такой дурак, какого из себя строит. Бернат обостренным чутьем тунеядца угадывал, где и в чем его выгода, и умел мгновенно, находчиво и достаточно тонко отреагировать, когда, по его мнению, ему чинили кривду. А такое случалось, с его точки зрения, почти всегда. Он умел подсчитать, сколько ему следовало получить в зарплату, и горе, если недоставало хотя бы одной кроны.

Но самой яркой чертой в характере Ирки Берната была зависть. Завидовал он всем и каждому, от директора Болденки до последнего смазчика. Ничего, мол, не делают, а живут припеваючи. Это являлось для Ирки главной целью. У него была навязчивая идея, будто сам он работает больше, чем ему положено и чем кажется окружающим. Тут я снова сошлюсь на шахтеров, вот их краткая оценка: «Ирка Бернат позавидует, даже если у тебя обнаружат рак». И это не преувеличение. Действительно, Ирка Бернат несколько раз при мне заводил разговор насчет некоторых больных, которые ничего не делают, и живут припеваючи, и вокруг них танцуют медики, а он, лично он, должен вкалывать и платить взносы за страховку. Даже когда здоров.

Кроме вышеприведенного, что само говорит за себя, Ирка Бернат был пьяницей. Тихий, хроник, довольно редкого типа, «не просыхающий», но и не бросающийся в глаза. Он пил постоянно, тайком и никогда не доходил до такой степени опьянения, чтобы ввязаться в пьяную драку, не заплатить по счету или после пьянки прогулять смену. А если последнее и случалось, то не столь часто, чтобы Ирка Бернат не смог рассчитывать на укоренившуюся и само собой разумеющуюся снисходительность коллектива. С каждым, дескать, может случиться.