Солнечный ход

Я не могу свести концы
с началами, о, Русь!
Я сам себе гожусь в отцы,
и в матери гожусь.

И ты мне дочь, и я точь-в-точь,
тот византийский поп,
который падал, словно ночь,
в сияющий сугроб.

А если по его следам
до каменной волны,
то там – сезам или седан
клокочущей войны,

Везувий, бьющий из трубы
сторожки лесника,
и дым струящейся судьбы
сквозь скучные века.

Тибетских скал простой секрет
тебе открыт давно.
За краем света – тот же свет,
и только там темно,

куда еще не бросил взгляд,
не повернул лица.
О, Русь моя! Я снова рад
и счастлив без конца.

Пузырь!

Живем на мыльном пузыре,
по радугам гуляем
и очень важными себя
себе воображаем.

Так, словно под ногами – твердь,
так, словно сверху – купол.
Оркестров пробирает медь
и барабаннокругл
дробит реальность кругозор.
Шаги – мерила мира.
Как вдруг пройдет грозой узор,
как вдруг сверкнет рапира
между небесно-голубым
и травянисто-глазым,
оставив миру только дым
и первозданность газа.

Казначей

Когда я опускаю образ
в копилку между двух зеркал,
я словно слышу первый возглас,
который сам себя издал.

Многообразие подобий
превозмогает гладь стекла,
и нет на мраморе надгробий
узора крайнего числа.

Как ни пытался я, с началом
не смог свои концы свести.
Ты не грусти, мой друг, о малом,
стараясь вечность обрести.

Мир соткан из цветных полосок,
из капель, звуков и лучей.
Ты тоже Слова отголосок
и метких мыслей казначей.

Привокзальное

Мысли уходят, как поезда с Казанского вокзала,
и катятся из Москвы неведомо, блядь, куда.
Главное, что из Москвы, которая откромсала
от жизни моей кусок, размазала и слизала.
Буфетный томатный сок – из рельсового металла.
Мысли уходят вглубь
серых трущоб и просек,
мимо московских труб
и подзаборных мосек.
Волга, Урал, Сибирь
крутят мои колеса.
Как же прекрасна ширь,
сколько в ней купороса.

Изобретая область тьмы

Изобретая область тьмы,
вы открываете для света
то, что, наверное, должны
скрывать по логике сюжета.

Просветленный муравей