Солнечный мальчик

С полчаса они шли, держась от нее на почтительном расстоянии. Она была однородна — черная и гладкая. Дома и ветки деревьев утопали в ней, как в воде. Она разрезала город, будто сплошная стена.

Им надоело ее разглядывать, и они шли, словно гуляя, позабыв об ужасе, который недавно овладел ими.

— Странно, что я еще не потеряла способности удивляться, — говорила грета. — Казалось бы, мне давно пора остыть, словно красной звезде, но прелесть в том, что все, что бы я ни делала, я делаю как впервые — иначе я не вынесла бы даже одной жизни.

— Я тебе завидую, — сказал прайс. — Почему же я не помню даже вот этой, единственной?

— Ты слишком переживаешь то, что есть. А я помню даже то время, когда была рыбой. Какое горячее было море… Ой! — грета споткнулась о кочку и сжала руку прайса. — Веди меня за руку, как маленькую!

Прайс внимательно посмотрел в ее глаза, влажно блестящие, как ягоды зрелого винограда, и увидел свое собственное перевернутое отражение.

— Всегда мечтал, чтобы у меня была сестра, — сказал он.

— Нет, — грета выдернула руку, — этого еще не хватало!

И несколько шагов они шли молча.

— Почему ты все время смотришь на часы? У тебя свидание?

— Нет, — зачем-то соврал прайс.

— У тебя свидание в двенадцать, в полдень, — строго сказала грета. — Ты сейчас идешь со мною, а думаешь о ней, а это неприлично.

Они прошли еще немного и увидели впереди две смутных фигуры. Что-то знакомое было в их походке. Прайс и грета остановились. Те, кто шел им навстречу, также замерли.

— По-моему, тут зеркало, — проговорил прайс, не теряя самообладания.

— Да, — отозвалась грета, — это мы сами.

— Давай подойдем.

Они двинулись дальше, и странные фигуры тоже пошли. Через несколько минут все четверо соединились.

— Немыслимо! — воскликнул ай.

— Мы приняли вас за свое отражение, — сообщил фул.

— Просто мы обошли мир по периметру! — радостно рассмеялась грета.

— Придется забыть о персиках, — сказал прайс и тотчас забыл о них.

— Правильно! — заметил ай. — Хоть один день вы можете не есть себе подобных?

— Можно подумать, что сам ты не ешь, — сказал фул. — Вчера на моих глазах слопал четыре порции блинов.

— Да, — раздраженно ответил ай. — Я вочеловечился, и поэтому должен бросать топливо в этот котел. Дома я питаюсь прямо от своей звезды. Вообще, вы удивительно подло устроены. Вы должны есть, пить и наоборот. Вы должны спать, совокупляться, читать книги и делать кучу низких вещей… Мне стыдно, что я попал на эту планету.

Они вышли на пятачок, главную площадь Гурзуфа. Она была полна народу и сверху походила на жаровню, полную еды. Прайс вспомнил ночную курицу. Он посмотрел на солнце: шел двенадцатый час.

— Мне пора, — сказал он и быстро зашагал на запад, в сторону пьяных аллей.

По пути он встретил целый отряд полицейских с кроватями. Видимо, они шли за теми, кто остался на пятачке. Ветер трепал их белые халаты. Они пели что-то веселое. Прохожие с умилением поглядывали на них.

На аллеях пахло йодом — очевидно, полиция уже изрядно поработала тут. Многие места уже пустовали, а те из наших, кто еще не был изъят, вели вялую беседу о науках и искусствах.

Лайва и леннон сосредоточенно наслаждались друг другом под кустом олеандра, виртуозно принимая самые немыслимые позы. Кое-кто восторженно следил за работой лайвы. Она была неотразима. Никто не заметил, как подкрался полис и обоих, все еще продолжавших наслаждаться, уложили в постель.

— Как вы смеете! — подскочил смайл. — В такой-то момент…

Полис с размаху всадил ему шприц в мягкие ткани. Смайл обмяк и замертво упал на подставленную кровать. Полицейские покатили всех троих по набережной, возбуждая в толпе гуляющих омерзение и досаду.

— Фенита! — сказал кто-то. — И до полудня не дотянем.

Прайс вздохнул. Единственное, что он хотел от жизни — это дотянуть до полудня! Но вдали опять появилась очередная кровать, и он понял, что это за ним.

Что-то не ладилось — кровать застряла на ступеньке тротуара. Полиса деловито хлопотали вокруг нее. Время было без трех минут полдень.

Прайс вдохнул свежий морской воздух, набрав в легкие пьяный запах еще живого мира — с шорохом раковин и криками чаек. Он провел взглядом по зубчатому гребню гор, чтобы навсегда запомнить эту последнюю декорацию…

И тут он увидел ее… С последним ударом часов она появилась в конце аллеи. Солнце, отраженное морем, светило сверху и снизу, почти уничтожая платье МАРIИ, но ветер возвращал платью вещественность; так оно едва существовало на грани двух стихий, и казалось, что МАРIЯ одета в текучие струи воды.

Скользкая, как сало, рука легла на его плечо.

— Еще минутку, — попросил прайс.

— Не положено, — вздохнул полис, и мощная лапа схватила прайса поперек туловища.

Извиваясь, он отчаянно орал, но, словно в ночном кошмаре, не слышал собственного голоса, и в то же время видел себя сверху, как он открывает рот все шире и шире — с жалким беззвучием пойманной стрекозы…