Солнечный огонь

- Никого я не агитировал. У меня свое дело, я лечил зубы, - твердо возразил Абдуррахман.

- Знаю я ваши дела... Когда ты приехал в Милах?

- Два дня назад.

- Так чего же вчера не уехал? Ждал, чем здесь все закончится?

Абдуррахман не успел ответить, потому что милиционер наклонился к офицеру и что-то шепнул ему на ухо. Глаза военного потемнели, а лежащая на столе рука сжалась в кулак.

- Вот как! - зловеще сказал он. - Да ты, оказывается, из местных богатеев?

Абдуррахман решил, что больше не скажет ни слова. Что толку говорить с обезумевшей змеей, которая уже не знает, кого кусать. С улицы раздавались истошные крики и плач женщин. Наверное, они схватили полсела.

- Ладно, - офицер поднялся, он даже как-то повеселел.

"И что его так обрадовало? - думал Абдуррахман. - По крови ходит и кровью умывается".

- Выводите его на площадь, - скомандовал тот солдатам. И, повернувшись к Абдуррахману, добавил: - Раз здесь твои бывшие земли, так здесь и твои бывшие батраки. Сейчас спросим людей, как ты с ними обращался. Если хоть один пожалуется на тебя, расстреляю на месте.

Его вывели на улицу, приказав убрать руки за спину. Рассветало. Но звезды еще сияли на побледневшем небе. Абдуррахман с жадностью вглядывался в очертания окружающих заснеженных гор. О смерти думать не хотелось. Ведь то, что упадет после выстрела на снег, уже не будет им. От него останется имя. И оно будет принадлежать его близким и - времени, которое либо унесет его, как песчинку, с собой, либо впишет в нетленную память тех, кому он по-настоящему дорог...

Знакомая площадь перед правлением кишела людьми. Только их разделили на две части. С одной стороны толпились те, кого на этот раз пощадила карающая чекистская машина. Здесь плакали, молчали, шептали проклятия... С другой под конвоем вооруженных милиционеров, понурившись, замерли арестованные.

Абдуррахмана привели последним. Подтолкнули на ступеньки крыльца правления. Он мельком заметил сзади жалкое испуганное лицо председателя колхоза. А за его спиной затаившуюся в темноте фигуру местного армянина Голона. "Вот, кто донес", - подумал Абдуррахман, и, повернувшись к площади, смело взглянул на стоявших перед ним милахцев.

- Тише! - рявкнул один из милиционеров.

Но площадь и так затихла. И офицер натужным голосом прокричал в напряженную тишину, указывая рукой на Абдуррахмана.

- Вы знаете этого человека?

Потрясенные пережитым, подавленные, люди замерли.

- Я спрашиваю, вы знаете этого человека? Отвечайте! - к концу фразы голос чекиста сорвался.

Из толпы послышались отдельные робкие выкрики. Крестьяне не понимали, что происходит и зачем, с какой целью их спрашивают. Вдруг, раздвинув передние ряды, откуда-то вынырнул старик в залатанной телогрейке. Пристально глядя на военного, он твердо сказал:

- Мы знаем его. Это Абдуррахман Гусейнов из Арафсы.

- Есть здесь такие, кто был у него в работниках? - продолжал с видимым удовлетворением офицер.

Теперь люди немного осмелели, и уже множество голосов отозвалось:

- Да, да...

- Тогда последнее... - офицер сделал паузу. - У кого есть какие жалобы на него? Говорите прямо! Он вам теперь не хозяин. Кого обидел, кому не заплатил, всю правду говорите.

Вновь наступила тишина на площади.

Абдуррахман незаметно вздохнул и вдруг почувствовал страшную усталость. Сейчас решится его судьба. Мало ли что могли затаить на сердце сельчане? Никогда он не задумывался об этом. Просто старался жить честно, по совести.

- Неужели нет жалоб? - поддержал чекиста милиционер.

Все тот же старик в залатанной телогрейке опять нарушил общее молчание:

- Ничего плохого про братьев Гусейновых сказать не можем. Абдуррахман работал от зари до зари. Мы его с детства знаем. И в доме у них людям ни в чем отказа не было.

- Да, да... - одобрительно пролетело по толпе. - Всем помогали. Богатство трудом нажили.

Офицер досадливо махнул рукой и через плечо процедил в сторону Абдуррахмана:

- Твое счастье!

Раздалась команда рассаживать арестованных по подводам. Вновь зарыдали женщины, прорываясь к своим родным и близким, но милиционеры жестко теснили их подальше от подвод.

Абдуррахмана зажали по бокам два конвоира. Он не успел даже бросить благодарный взгляд на сельчан, только что, сами того не зная, спасших ему жизнь, как его буквально затолкали в легковую машину.

Багровая луна опускалась за горы. В ее отблесках снег вдоль дороги казался покрытым кровавыми пятнами. Набитые людьми подводы медленно выезжали из Милаха.

Последнее, что заметил Абдуррахман, - множество женских рук, с мольбою протянутых им вслед сквозь цепь солдат.

Подвалы местного отделения ГПУ и районной милиции в Джульфе были и так переполнены, а сюда еще привезли несколько подвод с милахцами. Абдуррахман попал в отделение ГПУ, в битком набитую камеру, где люди вынуждены были часами стоять, поддерживая друг друга, и только вдоль стен кое-кто примостился на каменном полу.

В помещении с толстыми стенами и низким потолком была нестерпимая духота. И это зимой. Каково же было здесь находиться летом?