Солнечный огонь

Ованес выслушал этот страшный рассказ, отпустил Гургена и упал на кровать, обуреваемый множеством догадок и подозрений. Кажется, он знал главное - почему загорелся дом Мелик-Самвеляна. И было неважно, кто именно его поджег. Он знал также и то, что люди вокруг тоже догадывались об этом. Они не хотели говорить с незнакомцем о судьбе купца из-за страха. Но перед кем?.. Неужели?.. Он и не догадывался ранее, какие могущественные силы стоят за всем тем, что сейчас происходило в Закавказье, и что переселение армян из Персии далеко не простой акт... Ованес не испытывал жалости к отцу девушки, тот сам поставил себя вне своего народа. Смущая людей, подбивая их покинуть эти земли, он был предателем в деле возрождения Великой Армении и сам осудил себя на участь изгоя. А я? Юноша задумался... Образ несчастной Ашхен тускнел, уходил куда-то на задний план в захватившем его целиком честолюбивом чувстве причастности к грандиозному замыслу, средоточием которого, несомненно, являлся Эчмиадзин. Он вспомнил Тирана, многое их беседы, слова дяди о собственном будущем... Ему предстояло сделать выбор.

Ованес поднялся и откинул тяжелую занавесь на окне, отодвинул створку. Холодный лик огромной луны смотрел прямо на него. Парню стало не по себе.

"Солнце мертвых" - вспомнил он с кривой усмешкой слова поручика Анненкова.

Так и стоял он в молчании перед раскрытым окном и чувствовал, как умирает его любовь. И если бы кто-то сказал ему сейчас, что из тех черных семян, которые и с его помощью были брошены в землю, какую они называли Великой Арменией, прорастут слезы, насилие и смерть, он бы ответил: "Пусть будет так!"

ГЛАВА 9

Хождение по мукам

Почему Абдуррахман Гусейнов покинул Арафсу в начале 20-х годов и отправился в Нахчиван?

Он повзрослел и возмужал в ночных схватках с дашнаками в 1918-м. Познал близкую смерть и страдания раненых товарищей, увидал коварство и беспощадность врага. От его немногословия веяло основательностью человека, хорошо понимающего цену всему в этом мире. И он не испытывал страха перед неизвестностью. Пути назад не было, он переступил порог отчего дома и должен был идти до конца. Чем он займется в городе - Абдуррахман не предполагал. Помог случай, который свел его с опытным стоматологом, поначалу предложившим помогать ему и заодно присматриваться к его работе. Через несколько месяцев по-крестьянски обстоятельный, сметливый молодой человек освоил ювелирную работу зубного врача.

Однако связи с земляками Абдуррахман не терял, тем более что медицинская помощь в те годы до горных сел практически не доходила. А тут он сам со своим чемоданчиком с инструментами являлся в родные места, и люди выстраивались к нему в очередь. От Арафсы до Джульфы и Ордубада были наслышаны люди о его мастерстве.

Как странствующий дервиш ходил он по селам, забираясь высоко в горы, был в курсе всех новостей. Никогда никому не отказывал в помощи. Зимой 1930 года, в разгар коллективизации, судьба занесла его в Милах.

С тех пор как он женился, два года назад, Абдуррахман чаще наведывался в Арафсу. Все, что происходило в деревне, касалось его напрямую. Брат Шакар, конечно, предупреждал, чтобы они с Аббасом не скупали обратно землю у односельчан. Но его глаза не могли спокойно смотреть на пустующие наделы, на неразбериху и бесхозяйственность в новообразованном колхозе. Руководить там стали те, кто трудолюбием не отличался, зато умел громче всех кричать на собраниях. А земля любит молчаливых, хорошо усвоил эту дедовскую мудрость Абдуррахман. И он сочувствовал крестьянам, становившимся гачагами. Может, и сам бы ушел в леса, но понимал бесперспективность стихийного народного протеста. Оставалось надеяться, что все как-то утрясется, что осознает наконец власть всю глупость своих установок, чуждых большинству земледельцев, даст людям свободно трудиться на родной земле и получать от нее отдачу соразмерно трудам своим.

Абдуррахман видел, посещая больных в разных селах, что зреет бунт, что копится в укромных местах оружие и, как мог, охлаждал буйные головы, предвидел: эта власть не остановится ни перед чем. Сколько жертв было среди азербайджанцев только на его памяти, когда рыскали повсюду головорезы Андраника, прорываясь в Карабах!

- Хватит крови, - убеждал Абдуррахман сельчан. - 1905 год, 1918 год... Разве вас ничему это не научило? Армяне только и ждут, что мы пойдем брат на брата. Тогда они выкосят и тех, и других. Вон их сколько затесалось среди милиции, среди всяких уполномоченных и начальников...

В Милахе той зимой он застрял из-за снегопада. И вся драма развернулась у него на глазах. Сена в колхозе заготовили мало и тогда решили потрясти зажиточных крестьян, хотя те уже свою норму сдали. Председатель здесь был из самых отпетых лентяев, грамотностью не отличался, а власть над людьми придала ему гонору.