Солнечный огонь

Через сутки происходит то, чего они все одновременно и ждали, и боялись. Поезд останавливается, и к ним долго никто не приходит, а когда дверь вагона наконец открывается, офицер объявляет, что стоянка здесь будет долгой. Где они находятся и сколько им все-таки предстоит стоять, - таких вопросов никто не осмеливается задать, однако все уже поняли, что паровоз от состава отцепили, и теперь их десяток вагонов превратился в настоящую тюрьму.

Когда поезд стоит и нет ветерка, жара становится совсем невыносимой, к тому же стены и крыша теплушек нагреваются так, что внутри них человек чувствует себя, словно рыба, выброшенная на берег.

Узники, и взрослые и дети, почти не встают со своих нар, отказываются от обеда и только пьют теплую воду, от которой еще сильнее пересыхает горло. Вонь из отхожего места смешивается с запахами пыли и давно не мытых тел: за всю дорогу им устраивали всего две бани.

- Приехали?.. - мешади Аббас смотрит воспаленными слезящимися глазами на Исмаил бека. - Бросили нас в песках умирать?.. Вон, даже станции не слышно и других поездов нет... - Мне почему-то кажется, что мы в Красноводске, - задумчиво говорит Исмаил бек. - Странно, здесь же тоже лагеря есть... Могли бы туда всех загнать. Не знаю, почему в поезде держат. Чего ждут?

- Приказа из Москвы, - подхватывает разговор хаджи Гасан, еще молодой и очень воинственно настроенный мужчина. Если бы не старики, он давно бы сцепился с конвоем и расстался с головой. С ним вместе едет старая мать, брат пятнадцати лет и собственная семья - жена и трое детей, включая годовалого сына. В глазах хаджи Гасана играет неутолимая ярость, видно, это и поддерживает его, а сейчас он даже пытается зло пошутить: - Приказа об организации колхоза, - продолжает хаджи Гасан. - Заставят песок на коровах пахать...

- Да я бы сейчас и пустыню пахал, и камень дробил - лишь бы не быть здесь заживо похороненным, - вставляет Сафар.

- Еще успеешь, напашешься... - с ненавистью говорит хаджи Гасан, - так просто умереть не дадут, пока могилу сами себе не выроем... Эх! Почему я в гачаги не ушел!

- Прекратите, - Исмаил бек поднимается и садится на нарах. - На свою голову беду накличете - это ладно, о детях подумайте. Я так чувствую: скоро дальше поезд пойдет. Силы беречь надо.

- Чтобы пустыню пахать... - мрачно роняет так и не успокоившийся хаджи Гасан.

- Может, и пустыню, - примирительно говорит Исмаил бек. - Чего азербайджанец трудом не добьется? У него и в пустыне сады расцветут...

Разговор обрывается из-за того, что с лязгом и грохотом открывается дверь теплушки, и в проеме двери вырастают трое конвойных. В руках у одного из них листок бумаги. Он оглядывает притихших людей и что-то говорит по-русски. Исмаил бек, подойдя ближе к двери, переводит:

- Он спрашивает, здесь ли находятся Фатма Бегим Миркасум кызы с дочерью и семья Гусейнова Кафара Гасан оглы, жена его, Захра мешади Алекпер кызы, здесь?

- Да... - тихо отзываются женщины. Фатма Бегим, вся сжавшись в комок, подносит дрожащую руку ко рту, чтобы не закричать: всего самого жуткого ждет она от людей в форме.

Наступает пауза, и в этой тишине люди слышат, как снаружи раздаются чьи-то шаги. Конвойный оборачивается, машет кому-то и кричит:

- Здесь, здесь!

За его спиной вырастают две бледные мужские тени. В одной из них обросшей и исхудавшей - Фатма Бегим узнает Абдуррахмана. А из глубины теплушки еще один женский голос кричит: - Кафар!.. И в ту же секунду Фатма Бегим теряет сознание... А крики уже несутся по всему составу. Почти в каждом вагоне появляются новые заключенные.

- Откуда? - быстро спрашивает мужчин Исмаил бек.

- Из Баиловской. Везли паромом сюда, в Красноводск, да шторм задержал... - отвечает Абдуррахман, с нежностью глядя на жену и дочь и с ужасом замечая, как изменила их долгая дорога.

Вагонная дверь вновь открывается. Все поворачиваются в ту сторону, ожидая, что это принесли еду или позовут кого-то за водой, но в теплушку теперь входит незнакомый военный в сопровождении солдат из конвоя. Он безошибочно и сразу находит взглядом Исмаил бека, а тот почему-то не спешит подняться ему навстречу. Кажется, этого человека он ждал.

- Сеидов Исмаил бек... - говорит военный. - Встать! С вещами на выход...

Легкая усмешка знания своей будущей судьбы пробегает по красивому лицу Исмаил бека. Они все-таки разыскали его. И пощады ему не будет. Да он и не ожидал иного. Жаль только, что все написанное, передуманное, пережитое весь его мир канет теперь навсегда в небытие, развеется ветром по барханам... И некому теперь будет помнить о Соне и их нерожденном дитя... Но это здесь... А Там они будут снова вместе. Пора. Он медленно встает и также неторопливо идет по вагону к двери. Проходя мимо мешади Аббаса, успевает незаметно шепнуть:

- Сохрани мою тетрадь...

Потрясенные люди провожают его прямую стройную фигуру отчаянными взглядами. У выхода Исмаил бек останавливается и, обернувшись, говорит:

- Прощайте все. Да хранит вас Аллах...

- Ну, ну, живее... - раздраженно торопит его военный. Дверь задвигается за ними, и наступает тишина.

Поезд опять в пути.