Солнечный остров

После обеда Мартин убегал к друзьям, и сценарий воскресенья с этого места до вечера всегда был смутен для него: во-первых, он не знал, что ещё придумали на этот день мальчишки, а во-вторых, отец пропадал из поля зрения. Мартин точно знал, что отец что-то делает, потому что иногда он не успевал убрать какие-то отвёртки, паяльники и напильники с гаечными ключами, но что именно, Мартин видел не всегда. А вот вечером… Вечером отец садился в кресло-качалку, которое он сам и сделал, приладив полозья из старой виноградной лозы к обычному креслу, обернув их войлоком, чтобы не так шумели; набивал трубку, доставал оплетённую бутыль со «взрослым лимонадом», как он всегда говорил Мартину, и включал телевизор. Старенький телевизор с дрянной самодельной антенной, в котором, как ни крути ручки, всё равно надо было догадывать картинку, получавшуюся из чёрных и белых точек, суетливо бегающих по экрану. Отец всегда смотрел новости, как он сам объяснял: «А вдруг война началась, а мы и не знаем..», и если новости Мартин ещё нормально выдерживал, то после новостей целых сорок минут шло «Международное обозрение» со всякими непонятными сюжетами и долгими разговорами. Вот тут воспитывалось умение ждать, потому что сидел Мартин под столом не ради новостей и тем более не ради международной обстановки. Слишком много в его детской жизни пока ещё случалось в первый раз, чтобы можно было заинтересовать одиннадцатилетнего мальчишку новостями в телевизоре. Была причина, по которой Мартин всегда мужественно сидел до самого конца, хотя каждая следующая минута тянулась чуть не вдвое дольше предыдущей: после «Международного обозрения» всегда целых двадцать минут показывали мультфильмы! Ради них мальчишка готов был вытерпеть и не такое! Нарисованные ёжики, медвежата, зайцы, мыши и кошки жили там, в телевизоре, своей чудной нарисованной жизнью, и на двадцать минут Мартин забывал обо всём. Даже о своём футбольном мяче, который в прошлом году три раза уже приносили ему с улицы, а на четвёртый он так и остался там. На улице. Вернее, он просто исчез. В общем, Мартин его больше не встречал. Грустил он по нему ровно столько времени, сколько оставалось до вечера следующего воскресенья, когда отец снова набил трубку, достал бутыль и включил телевизор.