Солнечный щит

Обвалилась еще часть крыши. Пепел и искры сыпались с потолка. Дым повалил, обжигая легкие. Я снова кашляла. Я надеялась, что умру легко на матраце, но теперь меня найдут согнутой и почерневшей у двери. Буквы, которые я старалась вырезать, за которые страдала, не найдут. Я опустилась, прижалась щекой к прохладной земле. Я должна была подобраться к окошку наружу, дать летучим мышам отвлечь меня, но я поняла, что потратила все силы.

Я думала, что летучие мыши спасут меня. Думала, что Яно поймет мою подпись, пойдет за ней, как за Х на карте сокровищ. Летучие мыши отмечали место.

Я его не винила, как и летучих мышей. Я зря на это надеялась.

Жар мерцал сквозь дверь. Я закашляла снова и закрыла глаза.

Голова онемела. Шепот. Шепот был быстрым. Металл скрежетал по металлу. Он повернулся. Щелкнул.

Заскрипел.

Что-то подтолкнуло мое тело, что-то твердое. Свет ударил лучом по глазам. Я открыла их.

Дверь была открыта. Открыта и упиралась мне в грудь.

На пороге согнулась фигура, грязная ткань отчасти закрывала половину его лица. Фигура держала нож и шпильку. Камни сияли красным.

— Все хорошо, — сказал он на моквайском, хотя паника в глазах показывала, что все было не хорошо. — Ты в порядке, Тамзин.

Он убрал нож и шпильку в карманы и склонился. Он обвил рукой мои плечи и поднял меня.

О, краски, мое тело не было готово оказаться вертикально. Зрение угасло, я обмякла на водянистых ногах. Он покачнулся от моего падения, расставил ноги шире. Он закашлялся.

— Все хорошо, — прохрипел он и сделал пару шагов вперед. Мои ноги волочились за нами, я не могла шевелить ими. Воздух был ужасно горячим, опалял волоски на руках и ногах. Часть крыши обвалилась с дождем искр, он отшатнулся в сторону от пылающей соломы. Но он споткнулся, и мы оказались на земле, я ощущала боль и панику, лицо Бескин оказалось передо мной — половина лица, ведь ее тело быстро поглощал огонь.

Он что-то быстро и безумно бормотал на восточном. Он поднял нас снова. Я пыталась помочь, но могла лишь прислониться и сжимать, не умирать. Но я была слишком тяжёлой для него, и дым был слишком густым, крыша все сильнее обваливалась, и мы не могли выбраться. Друг старался отважно, но мы не выживем. Лицо Бескин поглотил огонь.

Искры огня вспыхнули, но не сверху, а спереди, из коридора. Дверь была выбита внутрь, и вдруг рядом с нами оказался призрак из тени и огня, меч и щит сверкали от света, глаза пылали между черной шляпой и черными щеками. Но это не был солнечный страж, готовый увести нас в иной мир. Меч оказался в ножнах, и фигура бросилась вперед. Мой мир снова накренился, ноги покинули землю, и мы побежали по мерцающему коридору к открытой двери.

Жар пропал, сменился прохладным воздухом на моей коже. Тело дергалось и подпрыгивало, как в карете. Они быстро говорили, сжимали меня, вызывая новую боль. Я почти потеряла сознание. А потом было новое движение — качка. Треск костра сменился топотом копыт.

Я не знала, сколько это длилось. Перед глазами было темно. Разум ускользал. Меня временами что-то задевало — пальцы сжимали запястье, ладонь прижималась к губам. Пульс, дыхание. Проверка на жизнь. Я не знала, находили ли они ее.

Я не понимала, что мы остановились, пока тело не наклонилось в другую сторону. Руки стянули меня в открытое пространство. Я опустилась к земле.

Шорох ткани. Слова на восточном. Слова на моквайском.

— Тамзин? Тамзин, я приподниму тебя. Тут есть вода. Ты можешь пить?

Слова были с акцентом, растягивающим гласные и чеканящем согласные, это был звук не из дома. Что-то стукнулось об мои губы, и я старалась сглотнуть, но многое пролилось. Даже чуть теплая, вода успокаивала пересохшее горло и пылающий рот.

Вода была и на моем лбу. Кто-то протирал меня.

Я приоткрыла глаза. На фоне неба цвета индиго со звездами были две тени фигур. Одна из них была чем-то занята — шорох и шипение, вспышка света. Я зажмурилась. Шепот на восточном, и свет стал ровным сиянием за моими веками.

— Прости. Свечу опустили. Можешь открыть глаза.

Я не была уверена, что смогу, но попробовала. Сияние отбрасывало тень, но озаряло два лица, одно было встревоженным, другое — резким. Оба были в саже, а встревоженное — в синяках. Неподалеку слышалось быстрое шумное дыхание — на земле лежал пес, язык свисал из его рта.

— Привет, — поприветствовал робко встревоженный. Он подвинул руку под моей головой. — Ох, я — Веран. А это Ларк. Мы друзья. Яно послал нас найти тебя.

Мои веки трепетали. Резкая сказала что-то на восточном, ее голос был грубым. Он ответил с утверждением и тревогой.

— Ра, истен сло… Тамзин, ты… понимаешь меня? Помнишь Яно?

«Помнишь Яно?». Я пыталась не помнить. Было слишком больно. А потом я не сдержалась.

Тревога на его лице усилилась от моего молчания, но я указала на воду, ладони были как мотыльки. Он поднес флягу к моим губам, и я пила в этот раз увереннее. Я вытерла рот.

Резкая сказала на моквайском:

— У тебя ранен рот?

Я скривилась. Разум прояснился достаточно, чтобы я поняла смысл последовавшего разговора.

Конечно, она ранена, я пытаюсь понять…