Солнечный удар

– У вас весьма объемная записная книжка, – сказал он.

– Я деловой человек, и мои связи… – начал было Щеглов.

– Но нужное мне имя стоит первым в списке, в алфавитном порядке, – перебил его Пилипенко. – Кто такая Агния?

– Агния? – Щеглов опять выдал себя слишком громким голосом. – Так… Одна моя знакомая.

– Только знакомая?

– Ну, в общем, если угодно, это моя невеста.

– Вы были с ней нынешней зимой на турбазе «Белая гора»?

– Ну, был, а что?

– Именно там вы и познакомились с Лизой?

– Да, черт возьми! Но какое это имеет…

– Скоро узнаете. Никуда не уходите сегодня вечером. Здесь, в вашем номере, ожидается некое… Скажем, собрание.

– Собрание? По какому поводу? Собрание – кого?

– Ваше любопытство будет исчерпывающим образом удовлетворено. Часиков эдак в шесть.

Вернувшись на квартиру Павловой, где продолжался обыск, Пилипенко отдал распоряжения Минину и Клюеву. Он говорил тихо, Жаров не слышал его. Лицо следователя стало непроницаемым и загадочным. Это значит, что до поры до времени он ничего не скажет Жарову.

* * *

В шесть вечера, как он и обещал, несколько человек вошли в апартаменты Щеглова. Хозяин с удивлением огладывал свое жилище, которое сразу стало похоже на какой-то конференц-зал. Жаров примостился в кресле у окна, на небольшой диванчик у камина сели обе квартирные хозяйки – владелица отеля «Под Медведем» и женщина, сдавшая квартиру Лизе Донцовой, после того, как та поссорилась со своим любовником. Минин занял журнальный столик в углу, наконец, появился Клюев, который ввел Олега Горенко, закованного в наручники. Щеглов, наблюдая, как его апартаменты осваивают чужие люди, не двинулся с места: он сидел во втором кресле у окна, скрестив руки на груди. Места, чтобы присесть, не хватило только Пилипенке, но он, похоже, не переживал по этому поводу, стоя посередине комнаты, словно оратор, готовящийся к выступлению.

Когда все успокоились, следователь подошел к столику Минина, взял какие-то предметы и высоко поднял их над головой.

– У меня в руках два медальона, – провозгласил он. – Сложенные вместе, они образуют единое целое, а именно – древний восточный знак инь-ян, символизирующий любовь. Дайте мне лист первый, Леонид Михайлович, – Пилипенко обратился к Минину, и тот протянул следователю верхний листок, сняв его с общей стопки.

Взял он также и пачку фотографий, вручил ее Щеглову. Тот принялся рассматривать их, брови его поползли наверх.

– Экспертиза показала, – продолжал Пилипенко, – что это два обломка одного медальона. Вполне возможно, что это и есть тот самый медальон, который изображен на данных фотографиях. Медальон был найден рядом с телом Донцовой. На одной фотографии он еще цел и находится у девушки. Все это говорит о том, что вы были на пляже в день убийства.

– Это ни о чем не говорит, – холодно возразил Щеглов. – Такие медальоны продаются чуть ли не в каждом ларьке курорта.

– Такие, но не этот, – сказал Пилипенко. – Вот еще фотографии, сильно увеличенные их фрагменты. По характеру зазубрин излома медальон, найденный на пляже, идентичен тому, что висит на вашей груди на фото номер два. Это именно тот медальон, и он найден на пляже, а это значит, что вы были там в день убийства.

– Почему именно в день убийства? – сказал Щеглов. – Мы с Лизой бывали на этом пляже и раньше. Я мог обронить медальон в любой другой день.

– Нет, не мог, – сказал Пилипенко. – Дело в том, что фотографии были сделаны двенадцатого числа, так написано в квитанции. Накануне убийства, четырнадцатого, шел дождь, и по вашим собственным показаниям, вы не были на пляже. Остается пятнадцатое – день убийства.

– Ну, хорошо, – помедлив, сказал Щеглов. – Я расскажу всю правду. В то утро я действительно был с Лизой на пляже. Я отвез ее на новое место, мы расстались. Эта женщина подтвердит, – кивнул он в строну одной из хозяек.

– Да, это так и было… – сказала она, но в голосе почему-то прозвучала неуверенность.

Щеглов продолжал:

– Я уже отъехал, как вдруг мне захотелось снова увидеть Лизу. Я остановил машину ниже ее нового дома, у тропинки, ведущей на море. Я знал, что она сразу пойдет купаться и пойдет именно туда. Так и вышло. Она спускалась по тропинке, через рощу этих пахучих деревьев. Я хотел помириться с нею и пошел рядом. Так мы и дошли до пляжа. Но все мои попытки оказались напрасными. Тогда я сорвал с себя медальон, этот символ, даже разорвал цепочку, швырнул ей под ноги и ушел.

– Просто ушел? Не ударил ее, пальцем не тронул, да? – спросил Пилипенко.

– Да! Я ударил ее. Но я не делал с нею того, что вы мне тут показывали на ваших фото. Чего вы от меня хотите? У вас уже есть преступник, – Щеглов указал на парня, понуро сидевшего в углу.

– А когда ты ударил ее, она упала? – спросил Пилипенко.

– Да, она упала.

– И ударилась головой о камень.

– Да.

– И потом ты вернулся. Где-то через полчаса. И увидел, что она мертва.

– Да! Да! – вскричал Щеглов. – Это было убийство по нечаянности. Я не хотел ее убивать. Когда я вернулся, я увидел ее лежащей. На камнях вокруг были пятна крови. Рядом валялся окровавленный платок. И она была мертва. Но я повторяю: я не делал с нею ничего этого!