Солнечный удар

Андрей, окончательно уяснив, что с ними и вокруг них творится что-то необъяснимое и пугающее, возможно, чреватое крайне скверными последствиями, но по-прежнему не понимая, что всё это значит и к чему в конце концов приведёт, напрягши ещё остававшиеся у него силы, приподнялся и вновь огляделся кругом. И был изумлён и ошеломлён ещё больше. Окрестности совершенно затмились и затянулись каким-то странным колеблющимся сумраком, в котором куски тьмы перемежались с лоскутами кровавого багрянца, как если бы мрак разрывали огненные всполохи.

«А, да, леса горят», – как затухающий отблеск недавних впечатлений, вспыхнула в его голове последняя вразумительная мысль. Он ещё раз немного дико повёл глазами вокруг, попытался вглядеться в растёкшуюся окрест плотную мглу, то и дело озарявшуюся где-то яркими, где-то притушенными алыми вспышками, со страхом взглянул на чёрное паукообразное солнце, занявшее уже чуть ли не полнеба и погружавшее землю во всё более непроницаемый и беспредельный мрак, точно так же, как совсем недавно оно заливало её ослепительным сверкающим светом.

Откуда-то издалека долетел глухой продолжительный рокот, разнёсшийся по округе множеством замирающих отзвуков. И почти одновременно что-то так же протяжно загудело под землёй, как будто подземный гром не замедлил ответить небесному. А ещё через миг, как если бы всего предшествующего было мало, земля вздрогнула, по её поверхности словно пробежала судорога, воды реки, до той поры спокойные и недвижные, всколыхнулись, пошли кругами и выплеснулись из берегов.

Лодка покачнулась, и Андрей, и без того уже до крайности ослабленный, дрожавший мелкой дрожью и едва державшийся на ногах, пошатнулся и упал навзничь. Ударился затылком о борт и лишился чувств.

VII

Очнувшись, Андрей увидел, что лежит, скорчившись и подогнув под себя ноги, почти в позе эмбриона, на дне лодки, головой к корме. Правой стороной лица он упёрся в грязные сыроватые доски, ощущая кожей их неровную шероховатую поверхность, усеянную песчинками и мелкими кусочками древесины. Но особенно явственно он чувствовал тупую ноющую боль в затылке, которым, падая, приложился к краю лодки. Боль растекалась по всей голове, охватывая её жёстким тугим жгутом и порождая в ней непроходящий равномерный шум, отчего ему поначалу показалось, что где-то завывает ветер. Однако, с трудом приподнявшись и разглядев, что вокруг, как и прежде, всё спокойно и ни одна травинка не шевелится в прибрежных зарослях, он понял, что ветер шумит только в его травмированной голове. Чтобы проверить, как сильно она повреждена, он пощупал затылок и, зарывшись пальцами в густые растрёпанные волосы, обнаружил там довольно солидную шишку.

Андрей скривился и пробормотал глухое ругательство. Сидя на дне лодки, там, где он только что лежал без сознания, он медленно водил кругом мутноватым блуждающим взором, с угрюмым, напряжённым выражением на лице, будто не узнавая окружающего пейзажа и усиленно соображая, где это он очутился.

Но соображать особенно было нечего. Пейзаж был тот же самый, что и накануне. Та же недвижимая, подёрнутая лишь слабой рябью гладь реки, точно застывшей и остановившей своё и так едва различимое течение; убегавшие вдаль безграничные зеленеющие просторы, терявшиеся в чуть клубившейся на горизонте тонкой и прозрачной, как кисея, белесой дымке; тёмный сумрачный лес, плотной непроницаемой стеной черневший в отдалении, замыкая расстилавшуюся перед глазами картину и ставя предел бескрайнему обзору.

Но не всё было, как прежде. Спустя минуту-другую, полностью придя в себя и оглядевшись внимательнее, Андрей заметил, что главный мучитель людей и всего живого на земле – огромное пламенеющее солнце покинуло своё ставшее вроде бы уже привычным место в центре неба и переместилось к западу, в результате чего его лучи, ещё недавно прямые, как стрелы, и жгучие, как огонь, сильно изогнулись, притухли и утратили значительную часть своей, как казалось, неугасимой, неистовой мощи. Было по-прежнему жарко и душно, однако всё-таки уже не так, как раньше. Дышать стало чуть полегче. В неподвижном, застылом, липком воздухе время от времени стали пробегать едва уловимые свежие дуновения. И, почувствовав это, летавшие над рекой чайки, словно охваченные радостью, принялись носиться стремительнее и живее и оглашать округу громкими, как будто торжествующими криками.