Солнечный ветер

– Ну как на фига? Сначала научили бы американского гостя пить по-русски, а потом завербовали бы со всеми потрохами. И работал бы он за двойную зарплату.

– Как Ким Филби?

– Именно…

Глава девятая

Борт космического корабля «Союз» СССР; Звездный городок – Москва

Февраль – март 1978 года

Через некоторое время, когда на востоке Советского Союза занимался рассвет, автоматика оповестила экипаж о скором включении двигателей ориентации. Троица по-прежнему находилась в креслах спускаемого аппарата и была полностью готова к циркуляции корабля.

– Ну, как тебе полет? – спросил Ритвицкого Сергеев.

– Лучшее впечатление в моей жизни, – признался тот.

– Не жалеешь, что осенью я нарисовался к тебе в гости?

– Какие глупости!

– Небось заранее знал, засранец?

Влад хитро улыбнулся:

– Догадывался…

Американец, не понимая ни слова, крутил головой и посматривал то на левого соседа, то на правого. Он вообще проявлял недюжинное любопытство и, казалось, пытался запомнить все, что делалось в спускаемом аппарате нашими космонавтами.

В заранее обозначенный срок зажглись два транспаранта, предупредивших экипаж о начале автоматического цикла. Следом зашипели рулевые двигатели, разворачивая «Союз» на необходимый угол относительно оси полета. Затем на несколько секунд на полную мощность включился маршевый двигатель, корректируя траекторию для выгодного угла входа в атмосферу.

Два космонавта и астронавт сидели в ожидании одного из самых ответственных и опасных этапов космического полета – торможения и входа корабля в плотные слои атмосферы. Ведь исправная работа автоматики, включающая запуск маршевого двигателя, расчетное снижение с орбиты и вход в плотные слои атмосферы совершенно не означали успешного финала полета в космос. По сути, это был его очередной этап, в течение которого могло произойти любое ЧП: отказ одной из систем жизнеобеспечения, выход из строя агрегатов или сложнейшей электронной техники. Из-за вибраций, предельных перегрузок и перегрева корпуса запросто мог возникнуть пожар или разгерметизация спускаемого аппарата.

После нескольких минут затишья где-то под приборным щитком щелкнуло реле, и тут же включился маршевый двигатель. «Союз» приступил к торможению, которое должно было продлиться ровно четыре минуты сорок пять секунд.

Ощущая приятную легкую гравитацию, Сергеев поймал себя на странной мысли: «Находясь на станции, мы с Ритой настолько привыкли к разного рода пакостным сюрпризам, что сейчас штатная работа автоматики представляется этаким подарком судьбы. Неужели нам удалось преподать урок проклятому объекту? Неужели он больше никогда и никому не помешает?..»

Словно в подтверждение этих мыслей, маршевый двигатель выдал максимум мощности, вследствие чего тела космонавтов с силой вжало в ложементы. Однако вместе с главным импульсом появился и вторичный, действовавший не строго против оси полета, а под приличным углом.

В тишине после выключения маршевого двигателя изменение положения корабля стало еще более ощутимо.

– Что за хрень? – завертел головой Сергеев.

– Самопроизвольно включились в работу три рулевых двигателя, – моментально доложил Ритвицкий.

– Какие?!

– Четвертый, пятый и шестой!

– Выключай!

– Понял…

Рита моментально отключил все три двигателя. А командир принялся исправлять положение корабля относительно оси снижения, давая короткие импульсы двигателям, расположенным с противоположной стороны.

– Ровно. Нормально идем, – доложил Ритвицкий, когда командир закончил энергичную работу двумя джойстиками.

– А что с топливом?

– Хреново. Стрелка на нуле.

– На электрическом? – спросил Сергеев, помня о тонкостях работы на истребителях.

– Нет, командир. На механическом…

«Электрический ноль» дарил непродолжительное время работы двигателей на эфемерном остатке топлива. «Механический» – когда стрелка ложилась на торчащий из циферблата упор – не давал практически ничего. «Привет из пшика из керосиновых паров», – как говаривали летчики-истребители. И это означало одно: если проклятый объект решит отомстить советскому космическому кораблю еще раз, то ему придется входить в атмосферу в нерасчетной конфигурации. А это в свою очередь могло повлечь развитие любой аварийной ситуации, включая самые отвратительные.

– У вас каждый раз такое нервное возвращение домой? – с нотками обиды спросил американец.

– Можно подумать, вас доставляют на Землю в детской люльке, – скептически заметил Сергеев.

– Да заткнись ты, ущербный! – рыкнул на американца Рита.

Астронавт замолчал, а командир, с трудом сдерживая смех, поинтересовался:

– Ого, Рита! Ты успел выучить английский?

– Нет, конечно. Просто достал он вякать под руку на своем тарабарском…

Корабль снижался. Гравитация от торможения о самые верхние слои еще не появилась, но первые признаки трения уже начались – круги иллюминаторов на доли секунд вспыхивали разными цветами плазмы: от ярко-белого до насыщенного красного.