Солнечный ветер (СИ)

Тогда Назар еще верил, что сможет все это как-то исправить, даже если у них с Миланой уже ничего не получится после того, как он ее послал. И предпринимал то, что было в его силах на тот момент. Помчался в Кловск, по адресу, который она оставила ему когда-то и где он однажды уже побывал. Ловить флэшбэки, но, вопреки его ожиданиям, поймал он самого себя на малодушии. В той квартире Милана уже не жила, открыла ему незнакомая женщина и сказала, что уже несколько недель тут обитает. Как еще ее найти — Назар не представлял, но все же продолжал искать варианты. Был отец-депутат. Александр Брагинец, член провластной партии, пятый в партийном списке. Он про него читал потом, чтобы понять, можно ли попытаться связаться с Миланой через ее семью, но там тоже ничего не получилось. Тогда он был совсем никем, чтобы получилось.

Никем он был и для того, чтобы на его просьбу проверить, нет ли в списках студентов по специальности «Право» Миланы Брагинец, отзывались в деканатах большинства столичных вузов, куда он пытался сунуться. В некоторых за бабки методисты соглашались помочь, вот только Миланы в тех вузах не значилось. В иных — посылали прямо: информация о частных лицах посторонним не разглашается. Ему тупо не везло.

Еще знал, что у нее друг — Олекса. Фамилии Олексы она никогда не упоминала, зато упоминала, что у него есть парикмахерская. Обойти все кловские парикмахерские казалось ему идеей дикой, но даже это он пробовал сделать. Так прошла зима, он метался несколько месяцев. А в марте Назар уехал в Левандов. И попробовал выбросить из головы все, что случилось, принять свалившуюся на него свободу и, наконец, попытаться жить дальше.

Очередной рецидив случился, когда он познакомился с маленьким, как котенок, новорожденным Морисом. Смотрел на него, а в ушах Миланкино «у нас ребенок будет». Тогда он не мог найти себе места, снова и снова рыская в надежде наткнуться на неведомого Олексу — обзванивал эти чертовы салоны, как полоумный, но нужный так и не находил. Обострение угасло, но впоследствии эти рецидивы случались раз в несколько месяцев. Потом реже, пару раз в год. А потом он, вроде бы, как ему казалось, перестал вспоминать. Чувствовать себя мразью — удовольствие еще то, психика справлялась с ним как умела. А умела она подменять воспоминания и где нужно — подтирать их. И он перестал сотни раз прокручивать в голове, как бы сложилось, если бы он дождался Милану на пороге ее дома вместо того, чтобы избивать эти проклятые «трусы». Или если бы не оскорбил ее, когда на глаза ему попался журнал с ее снимками. Или если бы хотя бы не послал ее так жестоко напоследок. Что могло бы быть — если бы. Психика убрала из уравнения это условие. Он пытался принимать действительность такой, какой она была.

Заводил новые знакомства, учился, встречался с девушками, пахал.

А потом снова наткнулся на нее — на ее фото в полный рост на витрине магазина женского белья. Он тогда не понял, что это за магазин, уже после разбираться начал. Изначально для него это не имело никакого значения, потому что не соображал ни черта. Ехал на работу, монтировать вывеску на их так называемом офисе, где они все делали своими руками. А по пути, из маршрутки — Милана. Почти без одежды, в тонком кружевном бра, лишь распалявшем желание снять его. Желанная и совершенная.

Думал приглючилось, вышел на ближайшей остановке, вернулся, убедился.

И накрыло так, как будто бы в первое утро после ее звонка фонило в ушах: «люблю».

Люблю.

Люблю.

Как если бы он ответил.

Никогда они не говорили о любви. Говорили много, о разном, друг о друге. Она о себе и о нем. Он о ней и о себе. Говорили о них, о будущем, о прошлом. Но никогда, так уж вышло, не говорили о любви.

А потом ему душу разодрало это ее последнее слово перед «пошел ты».

Тогда, перед той витриной, он понял, что так ничего и не срослось. Душа все еще покалечена. Все еще виноват. Не прощен. Самого себя простить не может. И очень хочет ее увидеть, узнать… родила она или нет? Ненавидит его или нет? Почему она изменила, если и правда любила его? От обиды? Разве можно от обиды бросить? Наверное, можно, он же бросил. И нельзя — потому что нельзя вот так бросать человека в беде.

Назар возобновил свои поиски в тот же день, и теперь они были куда более результативны. Магазин белья обрел для него имя «Victoria's Mystery». А Милана Брагинец — оказалась ангелом «Victoria's Mystery», что бы это, блядь, ни значило. А еще она жила заграницей, в Трали. И замужем за каким-то инженером. О детях нигде ни слова. Ни единого, сколько бы он ни искал. Значит, все-таки сделала аборт? Или просто не афиширует?

Это мучило его довольно долго. Он тогда несколько недель думал о том, что теперь-то может себе позволить отправиться даже в чертову Ирландию. И не находил ни единой причины, для чего это в настоящее время нужно Милане, когда она вышла замуж. Вышла замуж, тогда как он просил ее стать его женой. И она бы стала ею, если бы он не ублажал в деревне Стаха, а уехал бы сразу с ней в Кловск.