Солнечный ветер (СИ)

— Не. Сегодня хочу забрать малого и поужинать с ним. Надо еще кое-что успеть. Так что хорошего дня. Спасибо за кофе, скучал я по Марьиному кофе, — улыбнулся Назар и поднялся. Стах махнул ему на прощание и не удерживал более. Предложения поужинать всем вместе, с Морисом, тоже не последовало, но Наз даже не заметил этого. Слишком далеко они друг от друга оказались, их только и связывало то, что в усадьбе все еще оставался домик, в котором Назар вырос и который все еще считался его.

Там он и собирался переночевать вместе с малым. В пиццерии на первом этаже рудославского универмага купил пиццу и колу, чтобы было чем запивать эту еду со вкусом его юности. Себе — чаю. Подумал, что неплохо бы скачать какой-нибудь фильм, но он понятия не имел, что любит Морис и вообще смотрит ли кино. Если послушать Аню, то, кроме компьютерных игр, его вообще ничего не волнует. Это она заявляла Назару при каждом удобном случае, Назар свое мнение не высказывал. Возможно, возраст такой. Сам он в тринадцать лет в кабинете завуча окно мячом разбил, в четырнадцать курил за школьным двором, в пятнадцать получил сотрясение мозга, неудачно сиганув с тарзанки в плёс, а в шестнадцать чуть не попал в колонию. Потому еще большой вопрос, что плохого в компьютерных играх и стоит ли с этим что-нибудь делать.

В доме тоже надо было прибраться. Марья, соскучившаяся по нему и бросившаяся обнимать на пороге большого дома, сообщила, что раз в пару недель там протирают все от пыли, и пообещала занести свежее белье. Но бродя по небольшим комнаткам на первом этаже, Назар чувствовал лютое запустение, от которого пробирала тоска. С ней бороться было проще, чем с незакрытыми гештальтами. Распахнул окна, чтобы пустить воздуха, поставил на стол плоские коробки, из которых распространялись ароматы почти итальянской и только самую малость рудославской выпечки. Включил колонки, вставив компакт-диск в музыкальный центр. Чтобы комнаты наполнились звуками.

А спустя полчаса, уже почти выходя, набрал Мориса — сказать ему одеваться, и выяснил, что Аня его никуда не пускает и пацан в настроении «разбирайтесь сами». Следующий звонок был определенно лишним — и без того понятно, чего Аня добивается, а выслушивать в течение пятнадцати минут, чем конкретно он испортил ей жизнь, и вникать, как оно связано с тем, что она вбила себе в голову, будто им нужно вместе поужинать, Назар реально не имел ни малейшего желания. Потому прервал ее монолог минут через семь коротким: «Я тебя понял», — и отключился.

?????????????????????????? Пиццу пришлось жрать в одиночестве. Музыку вырубил. Вместо колы — пил чай. Вообще-то Назар терпеть не мог колу.

А на следующий день, с утра пораньше, убрался из Рудослава, не попрощавшись ни с кем и так и не повидавшись с сыном. В тихом болотце жизнь текла тихо и мирно до тех пор, пока он не появлялся на горизонте, и тогда начиналась Санта-Барбара, а мыло Назар терпеть не мог едва ли не больше, чем колу.

Впрочем, и от той был толк, когда за рулем и впереди долгая дорога.

Назар нечасто теперь сюда приезжал. Как свалил в Левандов когда-то, так больше особенно и не оглядывался. Двадцатичетырехлетие он встречал в съемной квартире старого дома, почти под крышей, где еще затемно начинали гулить голуби. Они бродили по подоконникам, садились на перила балкона, пачкали окна, заглядывали в комнаты и долгое время были его собеседниками. Человеку, который приручил кречета, — что стоит общаться с голубями? В марте, на самой заре весны, когда зима еще не выпустила из тисков, в спальне, пахнувшей деревянной мебелью, книгами и чем-то залежалым, со скрипящим под ногами древним паркетом и не менее скрипящими старыми деревянными рамами он впервые остался один. По-настоящему и до конца один. И почувствовал себя свободным, каким никогда не был раньше. Это чувство опьянило, ударило в голову, будто бы молодое вино, и он вдруг понял, что в действительности может из этой самой точки стартовать в любом направлении — пойти куда угодно и сделать что угодно. Больше ничего на цепи не держит. И это чувство оказалось сильнее и глубже, чем счастье, радость или восторг. Оно и жило в нем все последующие годы, и что бы ни менялось впоследствии, раз в году, в марте, на свой день рождения, Назар предпочитал одиночество праздникам. Чтобы снова почувствовать то, что было тогда, пусть уже ничего и не повторялось.

С весны до осени он работал на погрузке в мебельном складе, а ночами зубрил учебники, вспоминал школьную программу, нашел препода по физике, чтоб погонял его по задачкам. И летом поступил-таки в универ. Еще одна мечта сбылась.