Солноворот

Застегивая на ходу пальто, Жерновой спросил Селезневу:

— Так, значит, вы пишете о травах диссертацию?

— Нет, диссертация моя частично о пропашной системе…

— О, тогда вы мой союзник, товарищ Селезнева! — воскликнул Жерновой. — Нашего полку, как говорят, прибыло.

— Не совсем, конечно. К травам мое отношение не меняется, но у нас есть картофель, корнеплоды…

— Да, да, — уже суше ответил Жерновой. — Вы, наверное, в город? Так я вас довезу…

Когда они вышли за калитку и остановились у машины, Вера Михайловна сказала:

— Вот вы меня, Леонтий Демьянович, назвали своим союзником. А разве Адриан Филиппович не является вашим союзником?

•— Ну нет, как же… конечно, — уклончиво ответил он, — хотя на травах и замешан… — добавил он, чуть помолчав.

— Травопольщиком его называют по недоразумению,— заступилась Вера Михайловна.— Адриан Филиппович не травопольщик, а разведчик нового… Вы знаете, сколько он вывел новых сортов растений?.. А сколько сил вложил в свой институт? Да, кстати, Леонтий Демьянович, ходят слухи, что будто бы институт собираются закрывать?

— Теперь опираться будем на вас.

— А кто же будет обобщать опыт?

— Мы с вами, товарищ Селезнева, мы. — ответил Жерновой и, подойдя к машине, предупредительно распахнул дверцу.

— Прошу вас.

Кому в молодости не хочется похвалиться своей ловкостью и силой, выкинуть какой-нибудь редкостный номер на турнике или поднять над головой штангу весом, скажем, килограммов на сто, чтобы все кругом ахнули: вот парень так парень!

Это удивительное чувство -знакомо людям и в зрелые годы. Угар молодости, кажется, давно прошел, в волосах уже пробивается седина, а все еще перед женщинами не хочется упасть лицом в грязь.

Именно такое чувство охватило Жернового, когда, усадив рядом с собой Веру Михайловну, он вел машину. Ему приятно было сознавать, что хотя он и секретарь обкома, а вот сам ведет машину, и ведет так умело, что мог бы ему позавидовать любой шофер. И это оттого, что он следит за собой, и, как говорят, не потерял былой спортивной формы, и в душе все еще остается спортсменом. Может, поэтому и брюшка у него нет, и одышки он не знает, и гриппок его который год обходит стороной…

— А не показать ли вам новый город? — переехав за мостик, предложил он.

— Я ведь когда-то работала здесь…

— Тем более, — оживился Жерновой и, свернув в переулок, минуты через две выехал на новую улицу, прямую и, не в пример другим, широкую. — Вот он, наш Октябрьский, — с гордостью произнес Жерновой и на взгорье, откуда проспект, посредине которого зеленел бульвар, просматривался в оба конца, притормозил машину и вышел.

Вышла и Вера Михайловна, огляделась. Да, это был новый, незнакомый ей город. По обе стороны улицы высились огромные многоэтажные корпуса. Одни дома, блестя свежепобелен-ными стенами, уже были обжиты — в окнах виднелись занавески, цветы; другие •— достраивались. к ним подвозили на машинах цемент, кирпич, оконные переплеты; над стропилами многих домов виднелись подъемные краны.

Жерновой частенько бывал здесь, сам участвовал в планировке проспекта, наперечет знал, какой подрядчик и что строит, знал, когда должны тот или иной дом заселять; он знал, можно сказать без преувеличения, биографию каждого квартала, воспринимал успехи строителей и их неудачи как свои. И теперь, не скрывая волнения, он воскликнул:

— Ну как, узнаете?

— Не сразу. Леонтий Демьянович. Помню, что здесь в войну были огороды…

— Какое в войну?.. Еще в позапрошлом году вон там, у светофора, картошку сажали. А теперь вот видите. Рядом со старым городом растет новый, и скажу вам: через пять — семь лет он будет лучше, красивее старого. Придете и руками всплеснете: да ведь это и в самом деле Черемушки, только наши Черемушки, краснолудскне. — И он, засмеявшись, вернулся к машине.

Навстречу поплыли новые корпуса. Кое-где рядом с многоэтажными домами притулились маленькие, с подслеповатыми оконцами деревянные домишки, доживающие последние дни, и эти домишки еще ярче подчеркивали размах строительства города. Но вот показалась и окраина. Вдали, на зеленом взгорье, рассыпалось множество крохотных, будто игрушечных, домиков — желтых, зеленых, голубых. Издали они походили на пчелиные улья, но чем ближе машина подходила к взгорью, тем сильнее они увеличивались, и стало понятно, что это не улья, а сборные, а кое у кого и рубленые домики.

— Будущие сады, — опять не без гордости пояснил Жерновой.

— Вряд ли, — возразила Вера Михайловна. — Адриан Филиппович называет их кротовыми норами.

— Почему? Пожалели, что ли, аграрники земли?

— Не в земле дело, — ответила она и взглянула на выступавший вперед тугой подбородок Жернового. — У меня здесь живет племянник. Он приобрел тоже такую дачку. Раньше интересовался работой, читал книги, ходил в кино, даже среднюю школу кончил заочно. И вот дался ему этот скворечник. Теперь не только летом, но и зимой он ничего не видит, кроме него. То ему требуется трубчатое железо, то листовое, то цемент, то гвозди, то кирпич… Но ведь это не так-то просто достать. И не в этом еще, наконец, дело… Другое меня беспокоит, Леонтий Демьянович…