Солноворот

Дружинин еще недавно считал, да и не только он — многие так думали, что Верходворье хотя и не передовой район, но средний, и его при желании можно сделать хорошим. Но Дружинин ошибался. Он лишь сейчас, спустя полгода после того, как его избрали на партийной конференции вместо Матвея Глушкова первым секретарем райкома партии, понял, что Верходворский район далеко не средний и что авторитет района держался только лишь за счет передовых колхозов. А таких колхозов здесь было не так уж много. Он знал о низких урожаях, о нехватке кормов. Многие колхозники уже не верили в обещания председателей. А тут еще под боком, у Лисьей Слободки, начали возводить лесопильный завод, и все бросились на заработки. Даже старики и те, засунув за пояса топоры, подались туда.

Требовались какие-то срочные меры, но какие — Дружинин еще достаточно ясно не представлял. Слишком не одинаковы были условия в колхозах. Взять хотя бы земли: у одних — небогатый серенький подзол, у других, как в Рябчиковских Починках,— леса да болота, у третьих — голый песок-резун… Тут ко всем колхозам, — а их в районе больше полусотни, — с одной меркой не подойдешь. Хоть он и посоветовал Вере Михайловне, чтобы она помогла соседям, но разве главное в этом? Скажем, одолжат они сейчас кормов, кое-как продержат скот до выпасов, а дальше как будут жить в «Земледельце»? Снова низкий урожай, снова бескормица…

Он встал, подошел к висевшей на стене карте. Небогата ты, земля верходворская! Плохо мы заботимся о тебе. Мало кормов — мало и скота. А мало скота — и урожаи плохие: удоб-рять-то землю нечем. Нужен скот, а для скота — корма, хорошие урожаи. И опять возвращаемся к тебе, земля-землица…

Дружинин взял со стола только что принесенную газету, пробежал по свежим столбцам ее. Опять писали о передовом районе, о новых методах работы, а они, верходворцы, по-прежнему, казалось, топчутся на месте. Хорошо еще Талицкая зона выручает, не она бы — в областных сводках район скатился на самое последнее место, оказался бы даже позади Фатенок.

Положив газету, Дружинин хотел поговорить с председателем райисполкома Кремневым, но в этот момент раздался телефонный звонок. Сыромятин тихим вкрадчивым голосом просил принять его, как он многозначительно сказал, «по вопросу, не терпящему отлагательств».

3

Снятый с работы, Данила Сыромятин уже три месяца жил без дела. Случилось это так. Однажды Дружинин собрал районный актив и, рассказав о месячнике по вывозке на поля торфа, попросил всех выехать на помощь в колхозы. Сыромятину командировка пришлась не по душе. Он заявил, что это вроде как и не его дело — он заготовитель сельхозпродуктов, а не торфа. Но упираться не стал — поехал. Однако вместо того, чтобы заниматься делами. Сыромятин увез из колхоза стожок сена, выдав председателю фиктивную квитанцию, будто сено сдано на сенопункт в счет поставок. На этом Сыромятин и погорел.

Теперь Данила каждое утро появлялся на улице и, вытянув длинную жилистую шею, шел сначала в контору Заготживсырье, потом заглядывал в магазин, потом в чайную, и так по порядку — во все дома, на которых красовались вывески. Только одно учреждение не жаловал он своим посещением — райком партии. Тяжела была обида.

Когда его спрашивали, где он собирается работать, Сыромятин невозмутимо отвечал:

— Во многие места сватают. В Фатенки — на руководящую должность… В лесную торговую точку с удовольствием приглашали. Опять же в город тянут… в снабженческую сеть. Но сами знаете-понимаете, жилами своими прирос к Верходворью. Не хочется на произвол судьбы покидать родной район. Ведь лучшие годы положил здесь на укрепление…

Когда же заговорили о посылке людей на курсы тридцатитысячников, Сыромятин насторожился. Трехмесячное выходное пособие, гарантийная зарплата, корова и корма по твердым ценам. Чего же лучше? Если даже семья не поедет, с годик можно и одному на колхозном диване провертеться. Надо пользоваться моментом…

Данила Сыромятин натянул поверх засаленного ватника зеленый коробившийся плащ, перебросил через плечо вылощенную до блеска полевую сумку, всегда набитую какими-то бумагами и, выйдя на улицу, пошел печатать новыми кирзовыми сапогами следы на выпавшем за ночь снегу.

По пути в райком Сыромятин встретил директора МТС Волнухина с вздувшейся щекой, повязанной жениным красным платком, остановился:

— С какого фронта топаешь, директор?

Степан Волнухин болезненно сморщился,

поправил на щеке повязку:

— Вторые сутки зубами мучусь. Флюс…

— Флюс — пустое дело, переболится. С эм-тээс-то как? — поинтересовался Сыромятин.

— Разворачиваемся, — ответил Волнухин.— Теперь ведь видишь, какое дело, — в центре внимания мы. Техника прибывает. Кадры тоже. На строительство отпускают ссуду за ссудой — стройся, пожалуйста.

Сыромятин нащупал в кармане папироску, выдернул, принялся неторопливо разминать ее.

— Тридцатитысячников подбирают, слыхал?

— Как же не слышать? У меня вон Валентина Щелканова и та рвется. Я ей говорю, поработай у нас. Через годик-другой все колхозы в эмтээс вольются.

— Да ну? — ехидно ухмыльнулся Сыромятин.