Солнце и смерть. Диалогические исследования

П. С.: Мы не должны забывать величайшую сцену парения в последующей духовной истории – полуденную идиллию из четвертой части «Заратустры», когда пророк, счастливый и усталый, посреди бела дня ложится спать под деревом. То, что он сформулирует при этом <свободно паря в мышлении и> беседуя сам с собой – не только один из утонченнейших фрагментов в философской литературе; это также совершенная проза лежащего человека, интимный гимн, воспевающий завершение мира в познающем, который расслабленно покоится на земле. Здесь может, пожалуй, возникнуть ассоциация с просветлением Будды под деревом бодхи. Впрочем, и умирающий Будда тоже изображается лежащим.

Но все, что Вы говорите о «достойных положениях человека» и о позах тела при мышлении, звучит в моих ушах так, будто Вы намерены утверждать следующее: нашему бедному цеху не поможет ничто, пока нам не удастся научиться новым антигравитационным формам поведения <позволяющим парить в воздухе>. С этим я соглашусь. Для пробы можно было бы напомнить о том, что человек – это существо не только живое и имеющее стремления, но и парящее. Возможно, это «состояние» можно постичь немного лучше, если попытаться представить себе, в каких пространственных координатах возможно парение. Здесь надо различать парение-над и парение-между. Что касается парения, возносящего вертикально, то представление о нем разработано в староевропейской традиции хорошо, потому что классическая метафизика экстенсивно и интенсивно интерпретировала параметр «над-», «транс-», «супер-», «мета-» etc. И по сей день оттуда идет представление, что суверенитет обеспечивается положением наверху, то есть с созданием вертикали и достижением верхней ступеньки лестницы. Здесь, таким образом, интерес вызывает парение в высях – легкость в подъеме. Древние техники созерцания соответствуют этой форме парения. Они вынужденно ушли в забвение с переходом философии от созерцания и спекуляции к аргументации и саморефлексии.