Солнце и смерть. Диалогические исследования

Появление такого «универсального администратора», «менеджера по всему» хоронит науку, технику и культуру – с появлением «политехников» начинает торжествовать рутинно мыслящий и рутинно действующий «персонал», который испытывает аллергию на свободу и творчество.

О. Шпенглер писал о том, что «фаустовская» техника Западного мира стремится к покорению природы. А Слотердайк век спустя отмечает, что природа не только покорена, но и почти убита. Грядет великий экологический коллапс. Но люди спокойно и деловито готовятся к концу света, который в очередной раз обещали по телевизору. Первый же подзаголовок в книге «Солнце и смерть» – «Ужасы современной эпохи, о которых прожужжали все уши» – свидетельствует об этом. Архитекторы деловито готовятся к экологическому коллапсу: они разрабатывают проекты поселений под куполами, имеющими вид грандиозных пузырей. Там, под огромной искусственной оболочкой, будет поддерживаться жизнь людей – в изоляции от смертоносной современной «природы». Там будет искусственный климат, кондиционированный воздух, искусственно очищенная вода и все прочее, необходимое для жизни: все как на космической станции, только – на Земле.

Ученый и изобретатель интеллектуальны и гибки, как молодой росток. Но когда их открытия и изобретения воплощаются в машины, они не только облекаются в твердый металл, который не должен претерпевать никаких изменений (это было бы браком). Они вдобавок создают вокруг машин «производственный аппарат», состоящий из негибкого и нетворческого персонала, а также так называемый «управленческий аппарат». Точно как техника когда-то была создана, чтобы помогать жизни, но затем поработила ее, «аппарат», призванный помогать ученым, инженерам и изобретателям, покорил их и начал ими командовать. Ныне он стал всесильным благодаря новейшим техническим достижениям: компьютеры позволили загрузить всех дополнительной работой и обеспечить тотальный контроль, камеры наблюдают за каждым шагом, каждый телефонный звонок, каждый перевод денег фиксируются. Тот, кто контролирует эти «аппараты», концентрирует в своих руках колоссальную власть – как в свое время повелитель партийного аппарата товарищ Сталин. И сегодня на глазах устанавливается диктатура офисного пролетариата.

Управленческий аппарат – вопреки его убеждению в своей эффективности – это антиинженерная, антиученая и антитворческая сила. Это – как раз та твердая древесина, та косная материя, которой обрастает некогда гибкий росток «фаустовской» культуры, лишаясь гибкости и способности развиваться. Сегодня эта «оргструктура» раздулась от самомнения, полагая, что она может «управлять качеством» работы предприятия или вуза – причем именно благодаря тому, что будет гасить всякое творчество и импровизацию живых умов. Все эти управленцы среднего и низшего звена не имеют ни малейшего представления о процессах, которыми они управляют (не говоря уже о том, что они не знают, кто такой Фауст).

Именно о таком управляющем болванчике и пишет О. Шпенглер, представляя его как главный симптом грядущего заката и гибели «фаустовской» политехнической цивилизации: «Образ современного волшебника: работник, стоящий у распределительного щита с его рубильниками и надписями и с помощью этого щита простым движением руки вызывающий к существованию колоссальные действия, не имея об их сущности ни малейшего понятия, – есть символ человеческой техники вообще»[302]. Не великий ученый-физик, не инженер-изобретатель, а оператор, не ведающий толком о тех силах, которыми он управляет, но стоящий у командного пульта, привел к чернобыльской катастрофе. Офисный пролетариат – как и всякий пролетариат – норовит установить свою диктатуру, свергнув аристократию политехнической мысли. Именно он установил правило: «Изобретателя в цех не пускать!» Ведь мысль изобретателя вечно стремится к новому – а это сорвет налаживаемый процесс производства. Закат Западного мира начинается тогда, когда изобретение превращается в стандарт: «Остановись, мгновенье, ты – прекрасно, и мы тебя стандартизируем».