Солнце и Замок

Зная Отца Инире, как имел честь знать его все эти годы, я твердо уверен: он пообещал бедной Санче приложить все усилия к возвращению ее любимицы и слово свое сдержал. Что же до самой Санчи, Од говорила, будто та кроме этой кошки в жизни не любила ни единой живой души, кроме самой себя, разумеется, но я сие полагаю лживым наветом, а Од – пустоголовой девчонкой, знавшей шатлену лишь в старости.

Не раз и не два замечал я, что слухи в нашей Обители Абсолюта гуляют, будто своевольные ветры. Казалось бы, число коридоров здесь вправду достигает десятка тысяч (хотя мне, при всех моих насущных заботах, подсчитывать их недосуг), а покоев у нас миллион и даже больше, и всех их никаким сплетням не облететь никогда. Однако самый пустяковый из слухов достигает тысячи ушей в течение дня, а то и менее, и посему всем вокруг быстро стало известно: за маленькой Санчей-де всюду ходит хвостом какая-то потусторонняя тварь. Поговаривали, будто, когда она играла наедине с кем-то из подруг, со стола кто-то спихнул и разбил пошетту. В другом случае некий юноша, сидя с Санчей (надо полагать, к тому времени сделавшейся несколько старше) за разговором, внезапно заметил на ковре подле ее ног истерзанный воробьиный трупик, причем, появись он там до начала беседы, Санча, садясь в кресло, непременно наступила бы на него.

О скандале, касавшемся Санчи и некоего Ломера, тогдашнего сенешаля шатлены Нимфы, я не скажу ничего – или, по крайней мере, почти ничего, хотя в те дни скандал сей, увы, был у всех на слуху. Санча тогда еще не вышла из детского возраста: по-моему, ей едва сравнялось четырнадцать, либо, как утверждали некоторые, пятнадцать, а Ломер вплотную подошел к тридцатилетнему рубежу. Возраст и положение избавили Санчу от формального наказания, однако благодаря им же сомнительная репутация была обеспечена ей на всю жизнь. Ломер, приговоренный к смерти, подал на имя Автарха прошение о помиловании, а шатлена Нимфа, вступившаяся за сенешаля, ценою немалых усилий добилась того, чтоб прошению дали ход. Ломера отправили в аванзалу, дожидаться слушания дела, но если его дело чем-то и завершилось, я сего не припомню. Шатлена Леокадия, по слухам, подстроившая все это в пику сопернице, шатлене Нимфе, никакой кары не понесла.

Достигнув совершеннолетия, Санча получила в наследство от отца виллу на юге и, таким образом, стала шатленой Санчей. Автарх Аппиан без промедления позволил ей покинуть нашу Обитель Абсолюта, и, по словам папеньки, никто при дворе не удивился, услышав, что она вскоре обручилась с наследником Форзов – провинциального рода, не расположенного вникать в придворные сплетни и не спешившего принимать услышанное на веру, тогда как шатлена была довольно-таки состоятельной юной девицей из весьма благородной семьи и вдобавок непревзойденной красавицей. Дальнейшая ее жизнь интересовала нас лишь постольку-поскольку, и посему затем она исчезла из поля зрения на целых пятьдесят лет.

На третьем году моей службы в должности, перешедшей ко мне по наследству от папеньки, шатлена Санча вернулась и попросила предоставить ей комнаты в нашем гипогее, а Отец Инире, блюдя старую дружбу, отнесся к сему благосклонно. В те дни мне не раз доводилось подолгу беседовать с ней – ведь, дабы шатлена ни в чем не испытывала неудобств, мне, ведавшему ее обустройством, требовалось учесть целую тысячу мелочей.

К тому времени от всей ее достославной красоты остались одни только глаза. Годы согнули ее спину в той же мере, что и спину Отца Инире, зубы ей изготовил провинциальный токарь-косторез, нос превратился в крючковатый клюв хищной птицы. Вдобавок, не знаю уж, в силу каких причин, от ее особы теперь исходило пренеприятнейшее амбре, и, очевидно, шатлена прекрасно об этом знала, так как распорядилась топить очаги в своих покоях благовонным сандаловым деревом.

О давнем злосчастном приключении в нашем гипогее она при мне не упомянула ни словом, а вот житье у Форзов описывала весьма подробно, но о подробностях я умолчу. Довольно будет сказать, что она родила полдюжины малышей, что муж ее отошел в мир иной, а родовым поместьем управляет их старший сын. Не ужившаяся с его женой, шатлена рассказывала о ней множество пренеприятных историй, худшая из которых состояла в том, что однажды невестка во всеуслышанье объявила шатлену «глигуа» – так среди автохтонов южных земель называют особ, якшающихся с диакками, плетущих чары и тому подобное.