Солнце и Замок

С этими словами он швырнул азими за борт, высоко-высоко над водой. Сверкнув еще раз, напоследок, монета навеки канула в темные глубины Гьёлля.

– Нет, я за тобой не вернусь, – подытожил Эата.

– Да ведь карта-то верная! – выпалил незнакомец. – Вот, взгляни!

Вынув из-за голенища сапога карту, он принялся неуклюже (слушалась рассеченная рука плохо) разворачивать пергамент, однако, оценив выражение лица Эаты, остановился, сунул карту в карман и поднялся на шканцы.

Израненный, ослабший от потери крови, подняться на пристань без посторонней помощи он не сумел. Один из оставшихся лодырей протянул ему руку, и незнакомец оперся на нее, в любой миг ожидая удара пикой в спину, но не дождался ничего, кроме глумливого смеха Эаты.

Взойдя на настил и утвердившись на ногах, он вновь повернулся к лодке.

– Будь любезен, оптимат, отшвартуй меня! – крикнул с борта Эата.

Незнакомец кивнул в сторону причальных тумб, и пристанский лодырь, подавший ему руку, распутал швартов.

Эата оттолкнул лодку от пристани и потянул на себя гика-шкот, ловя парусом ветер.

– Ты за мной непременно вернешься! – во весь голос крикнул ему вслед незнакомец. – Вернешься, потому что на этот раз я возьму тебя с собой на берег! В долю тебя возьму!

Залатанный бурый парус медленно, будто нехотя, наполнился ветром. Шкоты, поскрипывая, натянулись, и небольшая грузовая лодка начала набирать ход. На крик Эата не оглянулся, однако рука его, дрогнув, крепче стиснула румпель.

Кошка [8]

Я – Одилон, ключник, сын ключника Одилона. Тот самый, поставленный нашим Автархом, Северианом Великим, чьи желания – мечты его подданных блюсти покой и порядок, ни много ни мало, во всем Апотропном Гипогее. Правление его длится вот уже пятый год.

Всякому, кто знаком с укладом нашей Обители Абсолюта (здесь позвольте заметить, что на осведомленность читателя в сих материях я отнюдь не рассчитываю и вовсе не желаю ему таковой), известно, что Апотропный Гипогей есть ее часть, устроенная сообразно удобствам и нуждам Отца Инире, и за двадцать лет моей непорочной (надеюсь) службы в оной, а также на протяжении лет предыдущих, помогая исправлять ту же должность отцу, также ключнику по имени Одилон, мне довелось повидать и услышать множество странного – и моему папеньке, разумеется, тоже.

Тем вечером, воспользовавшись передышкой в нескончаемой череде дел, обусловленных занимаемой мною должностью, я, по обыкновению, направил стопы к «кулина магна» нашего гипогея, дабы слегка подкрепить силы. Труды поваров также уже подошли либо почти подошли к завершению, и половина их, если не более, вместе с двумя-тремя кухонными мальчишками и оравой девиц-судомоек сидя у угасающего огня, как водится среди подобного сорта людей, развлекали друг дружку разнообразными россказнями да похвальбой.

За неимением занятий более полезных, и вдобавок изрядно нуждаясь в отдыхе, я велел главному повару уступить мне кресло, а за едой прислушался к их болтовне. Был канун Дня Всех Святых (другими словами, самый конец месяца Осенней Вспашки), отчего разговор вполне естественным образом свернул в сторону всевозможных призраков и домовых. Сжевать ломоть хлеба с говядиной и запить его подогретым, сдобренным пряностями элем – дело отнюдь не из долгих, однако побасок о ларвах, лемурах и тому подобном, выслушанных мною за это время, хватило бы, чтоб насмерть перепугать всех детишек Содружества, а всех взрослых в Содружестве повеселить от души.

Смеялся над ними и я, возвращаясь сюда, в мой кабинет, где мне предстояло скрупулезно изучить и, вне всяких сомнений, одобрить меню праздничного ужина в честь Дня Всех Святых, но неожиданно для себя самого обнаружил, что, изумленный всеми этими сказками, теряюсь во множестве удивительных – на грани дикости – предположений. Как признает любой из людей мыслящих, в темных безднах сего мироздания, Бриа, рыщет немало могущественнейших сил, пусть и обычно сокрытых от наших взоров его нескончаемой ночью. Разве долг не велит человеку, увидевшему мельком хоть что-нибудь, способное пролить свет на их тайны, описать увиденное как можно подробнее? И разве пустопорожние сказки наподобие тех, коих я вдоволь наслушался у кухонного очага, не идут лишь на пользу тьме, в коей мы движемся ощупью, добавляя в нее черноты? Посему я и решил записать на сих страницах, для (может статься) просвещения моих преемников и всех, кто еще сподобится это прочесть, историю – целиком, во всей полноте известных мне подробностей – череды происшествий, достигшей (на мой взгляд) кульминации в ночь накануне Дня Всех Святых ровно десять лет тому назад. События более ранних времен я изложу здесь со слов папеньки, также ключника по имени Одилон, сверстника шатлены Санчи.

Девочкой шатлена Санча (по свидетельству папеньки) была необычайно очаровательной – с личиком пери, с неизменной смешинкой в глазах, лицом смуглее большинства детишек из семей экзультантов, но столь высокого роста, что уже лет в семь-восемь ее нередко принимали за шестнадцатилетнюю.