Вот эта паутинка улиц вполне могла – но могла и не означать улицы, тянувшиеся дальше, в глубину берега. Извилистая синяя линия могла оказаться и ручьем, и каналом, и даже самим Гьёллем. Что говорить, подробностей на карте хватало с избытком… да только ни одна не помогала точно определить, угадал он с выбором места или ошибся. Не зная, какая примета, какой поворот может привести к цели, какое из названий улиц либо сооружений могло уцелеть там, где их некому вспомнить, какая постройка из камня либо металла могла сохранить прежний облик, если стихии и время не исказили до неузнаваемости всех до единой, он постарался запомнить как можно больше. На миг ему показалось, что в поисках всеми забытых сокровищ он безнадежно заплутал, затерялся в мертвом городе сам.
Вновь складывая и заворачивая в промасленный пергамент листок ломкой бумаги, он (в который уж раз!) принялся строить догадки, что же за драгоценности могли, не щадя трудов, прятать от всех люди, привыкшие ходить под парусами к дальним звездам, будто к морским островам. Предоставленное само себе, воображение немедля пустилось в ребяческие фантазии о битком набитых золотом сундуках. Ум, оценив эти фантазии по достоинству, отверг их, однако взамен сумел предложить всего-навсего дюжину туманных небывальщин, слухов о тайном знании и ужасающем оружии древних времен – о бесконечной жизни, о власти безо всяких границ.
Поднявшись, он оглядел безлюдные здания, дабы вновь убедиться, что никем не замечен. Поверх самой высокой кучи обломков восседала лисица. В лучах солнца ее рыжая шкурка полыхала огнем, глаза блестели, словно пара гагатовых бусин. Внезапно испугавшийся хоть чьих-либо, пусть даже звериных, глаз, искатель сокровищ метнул в лису пику. Зверек тут же скрылся. Пика, звеня о камень, скатилась вниз по ту сторону груды обломков и исчезла из виду тоже. Перебравшись через завал, он принялся искать ее, но, сколько ни шарил в зарослях череды и одуванчиков, отыскать оружия так и не смог.
Путь к тому месту, где сходились три улицы, оказался неожиданно долгим, и перекресток их тоже отыскался отнюдь не сразу. По дороге он, сам того не заметив, уклонился к югу и впустую убил на поиски целую стражу. Еще не менее стражи, проведенной в тучах зудящих мошек, потребовалась, чтоб убедиться: нет, перекресток не тот. Улицы равной ширины, обозначенные на карте, расходясь в стороны, вели к юго-западу, к юго-востоку и к северу. Вновь вынув и развернув карту, он сравнил блеклый чернильный рисунок с безотрадной действительностью. В самом деле одна из этих трех улиц, заметно шире двух прочих, вела точно к востоку. Не то. Не то…
По пути назад, к лодке, его и перехватили омофаги – серолицые оборванцы в сером тряпье, с диким, безумным блеском в глазах. Поначалу ему показалось, будто им нет числа. Сцепившись с одним и убив его, неудачливый кладоискатель понял, что противников осталось лишь четверо.
Однако и четверо для одного – чересчур. Зажимая ладонью кровоточащий бок, он пустился бежать. Бегуном он всю жизнь был изрядным, но сейчас бежал, как не бегал еще никогда, перемахивая через любое препятствие, словно не бежит – летит по ветру. Развалины вокруг качались, кренились, приплясывали, пущенные вслед камни свистели над головой.
Настигли его почти у самой реки. Оскользнувшись в жидкой грязи, он упал на колено, и преследователи тут же взяли его в кольцо. Как оказалось, один успел выдернуть из ребер убитого его кинжал, отделанный серебром. Теперь лезвие кинжала, сверкнув, метнулось молнией к его собственному горлу, а он смотрел на приближающийся клинок, не веря глазам, ошеломленный не меньше домохозяина, на которого бросился его же цепной мастиф, и лишь в последний миг вскинул вверх локти – да, разумеется, отражая удар, но, главное, чтоб отвести, развеять жуткое наваждение.
Едва сталь впилась в руку, предплечье словно сковало льдом. Судорожно откатившись вбок, он увидел, как оборванец с землисто-серым лицом, вооруженный его кинжалом, падает под ударом дубины товарища. Еще один рыбкой нырнул за упавшим клинком, и обладатель дубины тут же сцепился с ним.
По ушам хлестнул пронзительный вопль. Повернувшись на голос, незадачливый искатель сокровищ увидел четвертого из преследователей, вооруженного его пикой… и насаженного на пику Эаты.
Гостиница, где останавливался искатель сокровищ, находилась совсем рядом с рекой, однако, довольно далеко пройдя вдоль берега к югу в поисках лодки Эаты, он напрочь об этом забыл. Называлась гостиница «Лебедем», но и об этом он позабыл тоже.
– Брось швартов одному из этих лодырей на причале! – крикнул ему Эата. – За аэс он и подтянет нас, и ошвартует!
Левая слушалась из рук вон плохо, и посему бросок оказался крайне неловким, однако один из праздношатающихся, проворно метнувшись к краю причала, сумел поймать свернутый в кольца швартов.
– Со мной кой-какая поклажа, – крикнул кладоискатель счастливцу, потянувшему швартов на себя. – Не согласишься ли ты до «Лебедя» ее донести?
Эата спрыгнул на нос.