Солнце и Замок

Из мрака тут же всплыло обнаженное тело погибшей. Незнакомец отпихнул его прочь, принялся вспоминать о другом, о приятном – о собственной детской спальне, об оставшемся дома ручном соколе и о любимой гончей. Перед глазами зазеленели горные луга вокруг отцовского поместья, густо поросшие маками пополам с индиго, папоротниками, пурпурным клевером… Когда он в последний раз скакал верхом по их просторам? Нет, не припомнить. Помнится только сирень, покачивающая пышными гроздьями налитых медом цветов…

Принюхавшись, незнакомец сел – и чудом не раскроил макушку о палубный бимс.

Действительно, к затхлой вони трюма и свечному дымку примешивался едва уловимый аромат духов. Уткнувшись лицом в одеяло, он убедился: да, ему не почудилось. За миг до того, как его сморил сон, сверху донесся негромкий, прерывистый мужской плач.

К концу последней из ночных вахт руины города на востоке опали с гневного лика солнца, точно клочья изодранной маски. Башни, которые он видел ночью, при свете дня оказались полуразрушенными, обвалившимися во многих местах, источенными, словно проказой, юными деревцами и пышными зелеными лианами. Печного дыма, как и говорил Эата, не видно было нигде. Пожалуй, он мог бы поспорить с кем угодно на все, что имел: людей нигде вокруг нет тоже.

На палубу, неся с собою хлеб, вяленое мясо и дымящийся мате, поднялся Эата.

– Ты должен мне еще азими, – напомнил он.

Незнакомец, распутав затянутые накануне узлы, извлек из кошеля монету.

– Уж этот-то точно последний. Или ты, если не сможешь к завтрашнему утру доставить меня туда же, откуда забрал вчера, потребуешь третий?

Эата покачал головой.

– Значит, этот и станет последним. Место, где сходятся три улицы – там, на восточном берегу? Идти далеко?

– Там, – кивнув, подтвердил Эата. – Вон ту пристань видишь? От нее прямо, никуда не сворачивая, примерно пол-лиги. Причалим еще до конца утрени.

Вдвоем взявшись за рукояти небольшого кабестана, они снялись с якоря, незнакомец встал к кливеру, а Эата, покряхтывая, принялся выбирать грота-фалы.

О прибытии бриза с моря шумно возвестила стая черно-белых чаек: оседлав его токи, морские птицы устремились к берегу в надежде разжиться отбросами. Поймавшая ветер, лодка пошла к пристани так резво, что незнакомец, всерьез испугавшись, как бы она не врезалась в выщербленные камни на полном ходу, поднял пику и приготовился оттолкнуться ею от причальной стенки, будто багром.

Однако в самый – казалось – последний момент Эата, навалившись на румпель, развернул лодку носом к ветру.

– Отменно сработано, – выдохнул незнакомец.

– Что-что, а с парусами я управляться умею. И драться могу неплохо, если потребуется. Надо, могу с тобой сходить, – выдержав паузу, предложил Эата.

Незнакомец отрицательно покачал головой.

– Ну да, я на согласие и не рассчитывал, однако спрос, как говорится, не беда. Ты хоть понимаешь, что тебя там убить могут запросто?

– Сомневаюсь.

– А я – нет. Вот, возьми пику. Глядишь, пригодится. Ждать буду до начала нон, ясно? Не дольше. Увидишь собственную тень под ногами, так и знай: я ушел. Тогда, если жив еще, ступай на север и держись как можно ближе к воде. Покажется судно, маши. Кричи, зови их… – На этом Эата запнулся, будто о чем-то задумавшись. – Да, и монету над головой подними, самую большую из тех, что при себе есть. Порой помогает.

– Я вернусь прежде, чем ты уйдешь, – заверил его незнакомец. – Но эта пика обошлась тебе вряд ли меньше азими. Потеряю, придется на новую тратиться.

– Новую я и дешевле найду, – ответил Эата.

– Вернусь, еще азими тебе уплачу. Так сказать, за аренду.

– И, может, я, в надежде его получить, подожду малость дольше, а?

– Тоже возможно, – кивнул незнакомец. – Но до начала нон я вернусь.

Спрыгнув на причал, он проводил взглядом отошедшую от берега лодку, а затем, отвернувшись, оглядел развалины города.

Дважды по две дюжины маховых шагов привели его к ближайшему из разрушенных зданий. И без того узкие, заваленные обломками улицы сделались тесней прежнего. Груды мусора и огромные, растрескавшиеся плиты занесенной песком мостовой густо поросли васильками и нежно-белым полевым вьюнком. Тишину нарушали только пронзительные, жалобные крики чаек вдали, воздух казался гораздо чище, чем над рекой. Убедившись, что Эата за ним не крадется, а из развалин никто не следит, незнакомец уселся на рухнувший камень и развернул карту. Носил он ее завернутой в промасленный пергамент, и хотя сверток слегка отсырел, внутрь влага не проникла.

Завладев этой картой, взглянуть на нее он осмеливался лишь изредка, и то украдкой, однако теперь, спокойно изучая ее при ярком солнечном свете, вдруг устыдился собственной мнительности, и этот иррациональный стыд изрядно поумерил охвативший его восторг.