Солнце и Замок

В настоящее время штат редакции Plant Engineering состоит из двадцати пяти человек, возглавляемых Лео Спектором, главным редактором и моим боссом. Среди этих двадцати пяти имеется шеф-редактор (то есть правая рука редактора главного), девять ведущих редакторов, полдюжины или около младших редакторов с самыми разными титулами (выпускающий редактор, редактор по производству, новостной редактор, корректор и так далее) и три художника. Все вместе мы выпускаем по новому номеру двухсотстраничного журнала каждые две недели.

О руках и ногах

Снимите с полки «Тень Палача», откройте книгу, начните чтение, и вы, еще не добравшись до, собственно, текста, наткнетесь вот на такое четверостишие:

Тысячелетья – ничто пред тобой,
Столь быстротечен их лёт;
Краток, как стража, вершащая ночь,
Прежде чем солнце взойдет.

Подобными эпиграфами открываются все четыре тома. После того, как «Тень» вышла в свет, я с немалым замешательством обнаружил, что некоторые читатели решили, будто эти вступительные стихотворения написаны мною самим. Нет, написал их вовсе не я. Сии жемчужины, как выразились бы наши праотцы, подняты со дна моря руками других пловцов, и мне хотелось бы сказать несколько слов о тех, чьи это руки, и о других стихотворных отрывках, вставленных мной в сами тексты.

Именно эта, первая цитата, случайно попавшаяся на глаза, и натолкнула меня на мысль об эпиграфах – ведь в ней говорилось о многом из того, что я старался поместить в «Тень»: тут и титанические временные промежутки, и путешествия во времени, когда эпохи мелькают по сторонам, точно двери в стенах длинного коридора, и солнечная символика… и, главное, «стража», использованная как единица измерения времени. В ту пору я уже решил сделать часом Урд «стражу» (на самом деле она несколько продолжительнее часа, так как равна одной двадцатой части суток Урд).

Строки эти принадлежат перу Исаака Уоттса[35], а взяты из стихотворения, названного им «Псалом 90». Если вы, подобно мне, склонны во всю глотку реветь старинный кэрол – «Радуйся, мир!» – примерно в то время, когда в молочной витрине ближайшего супермаркета появляется эгг-ног, считайте, с Уоттсом вы уже несколько знакомы, неважно, знаете ли его имя. Еще он написал:

Это голос лентяя. Вот он застонал:
– Ах, зачем меня будят! Я спал бы да спал.

Что-то знакомое, да? Не оттого ли, что очень напоминает ту самую песню прославленного рифмоплета по имени Нечерепаха?

Это голос Омара. Вы слышите крик?
– Вы меня разварили! Ах, где мой парик?

Однако это уже не кэрол. Это Кэрролл.

Прежде чем, оставив Уоттса, двинуться дальше, не удержусь от еще одной цитаты:

Но ты беги страстей блажных!
Вам, чадам человечьим,
Не для того персты даны,
Чтоб ближнего увечить!

Вполне достойно пера мастера Палемона, приди ему на ум (а по-моему, с него сталось бы) поразвлечься сложением виршей!

«Коготь Миротворца» открывается цитатой из Гертруды фон Лефорт[36], но о ней мне известно только, что она написала вот эти, позаимствованные мной (и, по-моему, невыразимо прекрасные) строки:

Но сила по-прежнему исходит из терний твоих,
а из глубин твоих звучит музыка.
Твои тени лежат на сердце моем, словно розы,
а ночи твои подобны крепкому вину.

Символику роз вы, полагаю, уже отметили. Ощущение пространства в этих стихах превосходно дополняет ощущение времени из первой цитаты. Упоминания о тени и ночи связывают «Коготь» с первым томом, с «Тенью Палача», и вдобавок тень с ночью, можно сказать, пробуждают в нас память о солнце, подчеркивая его отсутствие на небе, хотя вовсе его не символизируют.

Эпиграфом к третьему тому, «Мечу Ликтора», служит цитата из Осипа Мандельштама.

Уходят вдаль людских голов бугры:
Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,
Но в книгах ласковых и в играх детворы
Воскресну я сказать, что солнце светит.

Мандельштама в последний раз видели в декабре 1938-го, роющимся в мусорных кучах невдалеке от Владивостока. Поэт отважился высказать кое-какие критические замечания в адрес советского правительства, и правительство весьма забавно указало ему на допущенную оплошность, отправив Мандельштама в Сибирь, навстречу гибели от голода и побоев. Что тут еще можно добавить? Разве что упомянуть о пресловутой «задушевности» третьего тома, «Меча», и заодно «Замка Выдры»…

Четвертый, последний том, «Цитадель Автарха», начнется со следующих строк из «Предрассветного бриза»: