Солнце клана Скорта

Я — дочь Рокко, дон Сальваторе. Не ждите от меня никакой исповеди. Соглашение между кланом Скорта и Церковью расторгнуто. Я привела вас в эту исповедальню под открытым небом, потому что не хотела приходить к вам в церковь. Я не хотела говорить с опущенной головой, дрожащим голосом кающейся грешницы. А это место, где мы сейчас сидим с вами, подходит для Скорта. Дует ветер. Нас окружает ночь. Никто нас не слышит, кроме камней, от которых рикошетом отскакивают наши слова. Мы сидим на скамье, изъеденной временем. Эти покрытые лаком доски слышали столько исповедей, что почернели от горестей мира. Тысячи робких голосов прошептали здесь о своих преступлениях, признались в своих заблуждениях, рассказали о своих мерзостях. Здесь их выслушивал дон Джорджо. Здесь, когда мой отец пришел на исповедь, он слушал его, слушал до тошноты. Все сказанные здесь слова, дон Сальваторе, впитали в себя эти доски. В такие вечера, как сегодня, когда дует ветер, я слышу их, они звучат снова. Тысячи прошедших через годы виноватых признаний, унизительных слез, стыдливых исповедей возникают снова. Словно длинная туманная дымка, которой ветер наполняет холмы. Это помогает мне. Я могу говорить только здесь. На этой старой скамье. Я могу говорить только здесь. Но я не исповедуюсь. Потому что не жду от вас никакого благословения. Я не стремлюсь получить отпущение грехов. Они здесь, во мне. Я унесу их с собой в могилу. Но я хочу все высказать. А потом уйду в небытие. Может быть, в ветре, в летнем вечере, останется мой запах. Запах одной жизни, которая смешается с ароматом камней и диких трав.

Глава третья ВОЗВРАЩЕНИЕ ГОРЕМЫК

— Подождите! — вопил Джузеппе. — Подождите!

Доменико и Кармела остановились, обернулись и посмотрели на брата, который в нескольких метрах от них прыгал на одной ноге.

— Что случилось? — спросил Доменико.

— У меня камешек попал в башмак.

Он сел на обочину и начал развязывать шнурки.

— Уже по меньшей мере два часа он мучает меня, — добавил он.

— Два часа?

— Да, — подтвердил Джузеппе.

— И ты не можешь потерпеть еще немного. Ведь мы уже почти пришли.

— Ты хочешь, чтобы я вернулся в деревню хромая?

Доменико не удержался и наставительным тоном произнес:

— Ma va fan’culo!..[3]

Его сестра расхохоталась.

Они стояли на обочине и в глубине души были рады, что это дало им возможность перевести дух и посмотреть, много ли им еще осталось идти. Они были благодарны этому камешку, что терзал Джузеппе, потому что это было предлогом сделать передышку. Джузеппе разулся не спеша, словно желая подольше насладиться ею. Главное было впереди. Теперь внизу уже виднелось Монтепуччио. Они смотрели на родную деревню жадными глазами, в которых можно было прочесть тревогу. Этот затаенный страх был страхом эмигрантов в час возвращения на родину. Извечный неодолимый страх, что за время их странствий все изменилось. Что улицы уже не такие, какими они были до их отъезда. Что тех, кого они знали, уже нет или, еще хуже, что они встретят их гримасой отвращения, неприязненным взглядом: «Ах это вы? Вы?» Вот этот страх они испытывали, стоя на обочине дороги, и маленький камешек Джузеппе был знаком Провидения. Ведь каждый из них хотел окинуть взглядом деревню, перевести дух и перекреститься, а уже потом войти в деревню.