Читаем Солнце клана Скорта полностью

Мы сразу же согласились. В тот же вечер, как мне помнится, безумные картины воображаемых городов крутились в моей голове, я без конца повторяла, как молитву: Нью-Йорк… Нью-Йорк… и у меня горели глаза.

Когда мы покинули Монтепуччио вместе с доном Джорджо, который хотел проводить нас до самой посадки на пакетбот в Неаполе, мне показалось, что земля гудит под моими ногами, словно она возмущается своими детьми, которые осмелились покинуть ее. Мы проехали Гаргано, потом спустились с гор в огромную печальную равнину Фоджа, пересекли всю Италию из одного конца в другой и наконец добрались до Неаполя. Нас потрясли крики, грязь, жара. Огромный город был пропитан запахами тухлого мяса и испорченной рыбы. Улочки Спакканаполи кишели детьми с раздутыми животами и беззубыми ртами.

Дон Джорджо проводил нас до самого порта, посадил на один из пакетботов, предназначенных для того, чтобы перевозить голодных бедняков из одной точки земли в другую в одуряющем зловонии мазута. Мы заняли место на палубе, где расположились такие же, как мы, бедолаги. Нищие Европы с голодными глазами. Целые семьи или одинокие мальчишки. Как и все, мы держали друг друга за руки, чтобы не растеряться в толпе. Как и все, в первую ночь мы не сомкнули глаз, боясь, как бы какие-нибудь злодеи не украли наше одеяло, которым мы укрылись все трое. Как и все, мы расплакались, когда огромное судно покинуло Неаполитанский залив. «Начинается новая жизнь», — прошептал Доменико. Италия исчезала на глазах. Как и все, мы держали путь в Америку, ожидая дня, когда увидим ее берега, надеясь в своих наивных мечтах, что там все будет иначе — иные цвета, иные запахи, иные законы, иные люди. Все иное. Больше. Добрее. Часами мы не отходили от перил, мечтая об этом прекрасном континенте, где такие бедняки, как мы, были желанны. Дни тянулись медленно, но это не трогало нас, потому что мечты, которым мы предавались, требовали многих часов, чтобы укрепиться в нашем сознании. Дни тянулись медленно, и мы позволяли им течь счастливо, потому что перед нами открывался целый мир.

И наконец в один прекрасный день мы вошли в Нью-Йоркский залив. Пакетбот медленно подплывал к небольшому островку Эллис Исланд. Радость этого дня, дон Сальваторе, я не забуду никогда. Мы танцевали и кричали. Все в страшном возбуждении кинулись на палубу. Все хотели увидеть новую землю. Мы криками приветствовали каждую рыбачью лодку, мимо которой проплывали. Все пальцами показывали на громадные дома Манхэттена. Мы пожирали глазами все на берегу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Гонкуровская премия

Сингэ сабур (Камень терпения)
Сингэ сабур (Камень терпения)

Афганец Атик Рахими живет во Франции и пишет книги, чтобы рассказать правду о своей истерзанной войнами стране. Выпустив несколько романов на родном языке, Рахими решился написать книгу на языке своей новой родины, и эта первая попытка оказалась столь удачной, что роман «Сингэ сабур (Камень терпения)» в 2008 г. был удостоен высшей литературной награды Франции — Гонкуровской премии. В этом коротком романе через монолог афганской женщины предстает широкая панорама всей жизни сегодняшнего Афганистана, с тупой феодальной жестокостью внутрисемейных отношений, скукой быта и в то же время поэтичностью верований древнего народа.* * *Этот камень, он, знаешь, такой, что если положишь его перед собой, то можешь излить ему все свои горести и печали, и страдания, и скорби, и невзгоды… А камень тебя слушает, впитывает все слова твои, все тайны твои, до тех пор пока однажды не треснет и не рассыпется.Вот как называют этот камень: сингэ сабур, камень терпения!Атик Рахими* * *Танковые залпы, отрезанные моджахедами головы, ночной вой собак, поедающих трупы, и суфийские легенды, рассказанные старым мудрецом на смертном одре, — таков жестокий повседневный быт афганской деревни, одной из многих, оказавшихся в эпицентре гражданской войны. Афганский писатель Атик Рахими описал его по-французски в повести «Камень терпения», получившей в 2008 году Гонкуровскую премию — одну из самых престижных наград в литературном мире Европы. Поразительно, что этот жутковатый текст на самом деле о любви — сильной, страстной и трагической любви молодой афганской женщины к смертельно раненному мужу — моджахеду.

Атик Рахими

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее