Солнце клана Скорта

Все время пути он смотрел на красивое лицо ребенка и на то, как заботливо мать прикрывала его руками от холода. Но больше всего ему нравилось молчание этой женщины. Он и сам не знал почему, но его переполняла своего рода гордость. Он уверенно вез своих пассажиров к берегу Гаргано. Никакие таможенники никогда не обнаружат его. Он был самый неуловимый из контрабандистов. Ему вдруг захотелось остаться здесь, в этой лодке, с этой женщиной и ее сыном. И никогда не причаливать к берегу. В эту ночь он впервые испытал такое желание. Никогда не возвращаться. Остаться здесь. На волнах, и пусть ночь длится вечно. Бесконечная ночь на всю жизнь. Ночь под звездами, с забрызганным пеной волн телом. Жить в ночи, везти эту женщину и ее сына от одного тайного берега к другому.

Небо посветлело. И вскоре показался итальянский берег. Было четыре часа утра. Донато неохотно причалил. Помог женщине сойти на берег, перенес мальчика, потом, в последний раз взглянув на нее, счастливо улыбнулся и сказал ей:

— Ciao.

Но этим он хотел сказать гораздо больше. Хотел пожелать ей удачи. Сказать, как приятна была ему эта поездка. Сказать, что она красивая и что ему нравилось ее молчание. Что ее сын славный мальчик. Хотел сказать ей, что ему было бы приятно встретиться с ней еще, что он готов перевозить ее столько, сколько ей потребуется. Но смог произнести только это слово ciao и посмотреть на нее счастливым взглядом, полным надежды. Он был уверен, она поняла, что кроется за этим простым словом, но она только кивнула ему в знак прощания и села в машину, которая уже ожидала ее. Маттео выключил двигатель и подошел к Донато поздороваться, оставив своих пассажиров в машине.

— Все нормально прошло? — спросил он.

— Да, — пробормотал Донато.

Он взглянул на Маттео, и ему показалось, что он может задать ему вопросы, которые не сообразил задать Раминуччио.

— Кто эти люди? — спросил он.

— Албанские нелегалы.

— Куда они направляются?

— Сначала сюда, потом их на грузовике переправят в Рим. Оттуда они поедут во все концы. В Германию. Во Францию. В Англию.

— И она тоже? — спросил Донато, ему никак не удавалось связать эту женщину, такую молодую, и тайную сеть, о которой сказал Маттео.

— А это выгоднее, чем сигареты, не правда ли? — подмигнул ему Маттео, не ответив на его вопрос. — Они готовы отдать за перевоз последнее. По сути, можно запрашивать сколько хочешь.

Он засмеялся, хлопнул Донато по плечу, попрощался, сел в машину и, скрипя шинами, скрылся из глаз.

Донато остался на берегу один. Медленно, с сознанием своего господства, поднималось солнце. В море появились розовые отблески. Донато достал из кармана пачку купюр и пересчитал их. Два миллиона лир. Два миллиона лир смятыми купюрами. Если к этому добавить долю Раминуччио, долю Маттео и долю организатора этой переправы, то молодая женщина должна была выложить по меньшей мере восемь тысяч лир. Донато стало стыдно. И вдруг он расхохотался. Хищным смехом Рокко Маскалдзоне. Он смеялся как безумный, потому что только в эту минуту осознал, что он отобрал у этой женщины ее последние деньги. Он смеялся и думал: «Я чудовище. Я отобрал два миллиона у нее и ее сына. Два миллиона. И еще улыбался ей, спрашивал, как ее зовут, думал, она ценит, что я везу ее. Я самый жалкий из людей. Ограбить женщину, отобрать у нее последнее и осмелиться после этого еще завести с ней разговор. Я — истинный внук Рокко. Без веры. Без стыда. Я стою не больше других. Я даже хуже. Намного хуже. И вот я разбогател. В моем кармане чужой пот, и я пойду праздновать это в кафе и угощать всех присутствующих. Ее сын смотрел на меня широко раскрытыми глазами, и я уже представлял себе, как рассказываю ему о звездах и шумах моря. Позор мне и всему клану выродков, который носит мое имя вора».

С этого дня Донато очень изменился. Какая-то пелена легла на его глаза, и она сохранилась до самой его смерти, как сохраняется шрам на лице.

Донато теперь исчезал все чаще и чаще. И отлучки его были все более долгие. Он ушел в одиночество без объяснений и без колебаний. Иногда он виделся со своим кузеном Микеле, сыном Раффаэле, потому что часто ночевал в маленьком сарайчике на trabucco. У Микеле был сын. Эмилио Скорта. Этот мальчик слышал последние слова Донато. Когда Эмилио было восемь лет, Донато посадил его в свою лодку и, как некогда сам он со своим дядей Джузеппе, они отправились в море. Оно было тихое, солнце уже закатывалось в волны, окрашивая их гребешки дивным розовым светом. Мальчик всю дорогу молчал. Он очень любил своего дядю Донато, но расспрашивать его побаивался.

Наконец Донато повернулся к нему и тихо, очень тихо, серьезным тоном сказал:

— У женщин глаза больше, чем звезды.