Солнце, луна и хлебное поле

– Несовершеннолетнему больше двенадцати лет не присуждают.

– Это ж целая жизнь, – сказал я.

– Если попадешь в такой лагерь, где заключенным день за три считают, выйдешь раньше, да к тому ж авторитет мужика будешь иметь.

Мне приходилось слышать о таких лагерях, но и четыре года было немало. Я был в ужасном состоянии.

– Мать твою… – выматерился я. – Мог же он и по-другому обделать это дело.

– Он большого куша ждет.

– От кого? – удивился я.

Тамаз усмехнулся:

– Ты что, и впрямь думаешь, что он мстил за Хаима?

Тут уж я окончательно запутался:

– А как же?

– Ему заказали.

– Кто?

– Это дело уже не только семьи Хаима, оно коснулось еврейских традиций.

– Ну и что? – Как бы то ни было, исключать из этого дела дружбу Хаима и Трокадэро казалось мне глупостью.

– Ему доверились из-за Хаима, – сказал Тамаз, – это да. А он сумел так обтяпать дельце, что всем стало ясно, что к чему. Теперь об этом деле полгорода судачит. Евреи показали зубы – не трогайте нас.

Я пытался понять услышанное.

– В другом случае, если б не Хаим, он бы и пальцем не пошевелил. Но если б все-таки пошли на такое, порешили бы тех сукиных детей так, что комар носу не подточит.

Это уже походило на правду. Некоторое время мы молчали.

– А может быть, найдется человек, который видел, как все случилось на самом деле? – сказал я.

– Только видеть – почти ничего не значит. Да к тому же надо быть ненормальным, чтоб захотеть сунуть нос в такое дело. Кто ж ему это простит?!

Я совсем ослабел, во рту пересохло, хотелось пить, но не было сил встать.

Мы снова помолчали.

– Ну, что надумал? – спросил он наконец.

Что мне было отвечать?

– Может, научишь, что сказать и как себя вести, когда заявлюсь туда?

– Погоди, дай подумать, сейчас тебе нельзя ошибиться.

Он встал и начал ходить взад и вперед перед тахтой, потом подошел и взял пистолеты. Пуль не оказалось ни в одном.

– А об этом что скажешь?

– А что говорить?

– Скажешь, что после похорон спустился вниз, в овраг, увидел там ворону и обе обоймы в нее выпустил.

– И попал?

– Если хочешь, скажи, что попал, и она свалилась на другой стороне в лес.

Он вернул мне пистолеты и тут вспомнил:

– Обращаться умеешь?

– Нет, – ответил я.

Минут десять по меньшей мере он объяснял мне, что означает каждая деталь, зачем она и как надо заряжать пистолет и стрелять. Я напряженно слушал его.

– Попробуй, – предложил он под конец. Я попробовал, и он остался доволен. Сел на тахту и потер здоровый глаз.

Показания, которые я впоследствии дал ментам, полностью были придуманы Тамазом. Он довольно точно угадал, какие вопросы они зададут, когда, как и что будет со мной. Затем он объяснил мне, как вести себя в тюрьме, что важно и что – нет, когда и чего следует опасаться, как вести себя с другими заключенными. Проговорил почти два часа и закончил так:

– Попавший туда должен помнить две вещи: не ждать ничего хорошего и быть довольным тем, что дела его идут не хуже, чем есть на самом деле. – Потом добавил: – Завтра пораньше пойду на Святую гору, найду Трокадэро, нужно, чтобы твои показания и показания Кусы и Романоза совпадали.

Мне показалось, он был доволен, что ему подвернулся шанс услужить Трокадэро, и мне стало неприятно. «И этот порядочная сука!» – подумал я. Но, наверное, я был не прав.

– Тебе главное успеть дать показания, а уж после этого – будь спокоен.

Светало, когда я ушел от Тамаза, от напряжения у меня болело в затылке, я боялся напороться на Трокадэро или его парней: они могли появиться из-за любого угла или вырасти передо мной из-под земли – по сравнению с этим страхом все остальное почти теряло смысл.

Я подошел к двору Манушак с задней стороны, света не было ни во дворе, ни в доме, стояла полная тишина. Перелез через забор и забрался в дом через кухонное окно, прошел коридор и тихонько отворил дверь в комнату Манушак.

Манушак лежала, свернувшись калачиком, голова была на краю постели. Опустившись на колени, я рассматривал ее, не разбудил, не посмел, чувствовал почему-то, что виноват перед ней. Жалость к ней пронзила меня, что же она теперь будет делать, кто станет о ней заботиться, кто защитит. Наконец я осторожно поцеловал ее в голову и щеку и поднялся с колен. Дойдя до двери, я обернулся, она мирно сопела во сне. Я уходил, еле отрывая ноги от пола.

Шел узкими улочками, спустился вниз, позади остался еврейский квартал, и возле Метехского моста ворвался в здание милиции, ворвался и перевел дыхание. Поднялся по деревянной лестнице, открыл дверь дежурной комнаты, встал перед заспанным лейтенантом с покрасневшими глазами.

– Я Джудэ Андроникашвили, а точнее, Иосиф Андроникашвили. Знаешь, наверное, что случилось вчера утром на Кукии, ну так этих двух сук я порешил.

Достал пистолеты и положил на стол.

15

На другой день меня допросил следователь. Кроме главного, я рассказал все так, как и произошло, почти ничего не изменил.

– Да, но почему они не привели того парня с собой?

– Стали бы они его показывать, пока денег не получили, – ответил я.

– А когда получили, что потом?

– Потом сказали нам, где его прятали.

– А сами чем были заняты?

– Деньги стали снова пересчитывать.

Следователь потер лоб.