Солнце мертвых

Ровно в шесть вечера водопроводчик пробудился. Дневной сон и кошмарные сновидения сделали свое дело. Страшно болела голова, по ней точно кто-то стучал молотком. Каковенко сунул голову под струю холодной воды, стало полегче. Он принял две таблетки анальгина и задумался: «А не плюнуть ли на всю эту галиматью по примеру милиционеров».

«Да ты что?! — одернул его внутренний голос. — Слабину даешь?!»

«Нет! Характер нужно выдерживать до конца», — решил Каковенко, кое-как перекусил и вышел на улицу.

Любимая супруга Евдокия сидела в окружении подруг и что-то горячо рассказывала. Увидев благоверного, она вскочила и ткнула в него пальцем. В этот момент и лицом и позой она как две капли воды походила на знаменитый плакат времен гражданской войны, на котором красноармеец вопрошает: «А ты записался?»

Каковенко скрылся от указующего перста, поспешно поднявшись назад, в квартиру. Он с тоской посмотрел на циферблат часов. Не было еще и семи. Угнетенный водопроводчик бесцельно слонялся по квартире, пока ему не пришла в голову мысль об экипировке.

«Дело предстоит опасное, — прикидывал он, — поэтому неплохо бы вооружиться». Но с оружием в доме было туговато. Каковенко в сомнении перебирал кухонные ножи, на вид довольно страшные, на деле же весьма неудобные и стесняющие движения. Он достал из глубин буфета сечку, которой Евдокия рубила капусту. Увесистый снаряд радовал руку, но не пойдешь же, размахивая им, по городу. И сечка тоже была отвергнута. Так перебирал он различные предметы домашнего обихода, пока не вспомнил о ступке — наследие покойной тещи. Ступка была старинная, медная. Однако не она сама, а увесистый пестик и явился тем самым оружием, которое, по мысли Николая Яковлевича, было надежным и удобным одновременно. Он взял пестик, прикинул его на ладони и остался доволен.

— Вещь! — вслух выразил он свою мысль. После чего изготовил из бельевой веревки нечто вроде перевязки и поместил грозное оружие за спину, словно самурай свой верный меч…

Вооружившись, Каковенко повеселел и даже снова стал насвистывать. Его губы слегка фальшиво выдували: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…»

Время, казалось, потекло быстрее. К пестику скоро добавились карманный фонарик, перочинный нож, моток веревки.

Не спеша Каковенко дошел до Лиходеевки и вышел на единственную ее улочку. Несмотря на то, что водопроводчик был коренным горожанином (детство и юность прошли в славном городе Конотопе), его всегда тянуло в деревню.

Выйдя на улочку Лиходеевки, которая грозно величалась улицей Августа Бебеля, он почему-то тотчас вспомнил родной Конотоп. Даже не сам город, а многочисленные деревеньки и хуторки, окружающие его. Непонятная грусть охватила вольного охотника. Легкие его расширились, и он вдохнул сельский воздух полной грудью. И вновь сомнение закралось в душу водопроводчика. Проклятый пестик, оттопыривший пиджак, словно небольшой горб, преизрядно натер спину, аромат колбасы прорывался из кармана наружу и вызывал слюноотделение, а главное, главное — здесь было так хорошо, что хотелось просто сесть на первую попавшуюся скамеечку возле ворот и посидеть, не думая ни о чем.

Каковенко так и сделал. Он уселся на скамейку, взглянул на часы и осмотрелся. Кругом было пустынно. Неожиданно скрипнула калитка, и перед следопытом очутилась ветхая старушка, годившаяся ему в бабки.

— Устал, кудрявый? — участливо спросила она.

Николай Яковлевич даже в молодости не был кудрявым, а теперь и вовсе не отличался буйной растительностью на голове. Его покоробила развязность неведомой старушки, однако он решил не перечить и молча кивнул головой, подтверждая, что действительно притомился.

— И сиди себе, — тем же доброжелательным тоном продолжала бабушка. Она приткнулась рядом и некоторое время молчала.

— Послушай, кудрявый, а хочешь, я тебе погадаю? — неожиданно предложила она.

Странное предложение озадачило водопроводчика. Он посмотрел на старуху и нерешительно кашлянул.

— Да ты не бойся, — усмехнулась бабка, — а судьбу тебе знать надо, поскольку на лихое дело ты собрался.

— Я вас, мамаша, не понимаю, — с легким раздражением отозвался Каковенко, — то вы меня кудрявым называете, то о гадании говорите, и опять новость: какое-то лихое дело.

— Да ты не обижайся, кудрявый, — гнула свое старуха, — я так всех называю. Не беда, что у тебя на макушке плешь, душа у тебя открытая, а коли открытая, значит, ты кудрявый и есть.

Рассуждения странной бабушки были не лишены логики.

— А почем вы знаете, что у меня открытая душа? — спросил Каковенко, заглатывая наживку.

— Вижу, — просто сказала бабка, — у меня глаз на людей наметанный.

— А как вы будете гадать? — спросил Каковенко бабушку с наметанным глазом.

— Да по руке!

— Уж не цыганка ли?

— Нет. К египетскому племени отношения не имею, но гадать могу. Позолоти ручку.

— Неужто обязательно?

— Само собой, иначе гадание не получится… Каковенко начал рыться по карманам и вспомнил, что, идя на операцию, выложил кошелек.

— Нет денег у меня, — облегченно произнес он, решив, что гадание отменяется.

— Деньги не обязательно, — равнодушно сказала старуха, — дай что-нибудь.