Солнце мертвых

Баня оказалась сильно натопленной. Воздух был сухой и раскаленный, и она тут же почувствовала, как капли пота заструились по лицу и телу. Было почти темно, только в уголке теплился крохотный огарочек. В нерешительности она присела на скамью и стала ждать.

Послышались чьи-то шаги, приглушенные голоса. Вошли трое. Валентина Сергеевна определила это по свечам, горевшим в руках вошедших. Стало светлее. Все трое были ей знакомы: Глафира, толстая старуха и Верка. Свечи были толстые, из зеленого воска, наподобие тех, которые были у Струмса.

— В пионеры будем принимать! — хохотнула Глафира.

— Цыц! — зашипела толстуха. — Шуточки все шутишь.

— А что, нельзя?

Та ничего не ответила, подошла к Петуховой и неожиданно ласково попросила:

— Ложись, милая.

Она указала на широкую скамью, стоявшую посреди бани.

Валентина Сергеевна беспрекословно подчинилась, легла, чувствуя спиной дерево, и подумала, что еще преподнесет ей судьба и любовь к приключениям.

Между тем зажгли какие-то травы. Баня наполнилась странными запахами. Петуховой почудился аромат полыни, корицы, сюда же примешивался слабый, но тошнотворный запах паленой кости или шерсти.

Пахло еще чем-то незнакомым, но приятным. Валентине Сергеевне показалось, что воздух внутри бани принял молочный цвет и вроде бы слегка засветился. Женщины молча сновали вокруг, что-то готовили. Она ждала, закрыв глаза.

К ней прикоснулись осторожные руки, она открыла глаза и различила молодую Верку. Та стала натирать ее тело какой-то мазью. Делала она это ловко и очень осторожно.

Внезапно Валентина Сергеевна почувствовала необыкновенную легкость. Тело стало невесомым, казалось, она сейчас оторвется от скользкой лавки и поднимется в воздух. Голова наполнилась легким нежным звоном. Она попыталась приподняться.

— Лежи, лежи, — услышала повелительный голос.

Все три женщины стояли рядом с ней. Их потные тела поблескивали в свете свечей, распущенные волосы струились по плечам, лица казались черными масками.

Внезапно они тихо запели. Песня показалась Пе-туховой знакомой. Нечто подобное она слышала на кладбище. Слова были непонятные, вернее, выскакивало то одно, то другое знакомое слово, но связать их в единый текст она не могла. Песня была протяжная, но не жалобная, а скорее дикая. Напоминала она не то завывание волков в лесу, не то плач по покойнику.

В эту минуту в баню вошел старик. Он был одет во что-то черное и длинное, встал по другую сторону скамьи.

Пение усилилось. Женщины упали на колени и начали исступленно раскачиваться, голоса их стали совсем дикими.

Старик что-то крикнул. Песня оборвалась. Стояла тишина. Только где-то в банной духоте скрипел сверчок. Почему-то от его мелодичного скрипа на душе Петуховой стало полегче. Наконец старик заговорил.

Ей стало ясно, что он произносит какое-то заклинание. Древние полупонятные слова, как гвозди, впивались в сознание. Загустевший воздух кружил голову, перед глазами плясали какие-то огненные точки.

В руках у старика что-то трепыхалось. Раздался неприятный скрежещущий звук, и на Валентину Сергеевну хлынула струя горячей жидкости. Она попыталась вскочить, но женщины крепко прижали ее к скамье. Старик бросил ей на грудь что-то мягкое и теплое. Как поняла Валентина Сергеевна, это была только что зарезанная курица, ее тушка продолжала биться, и Валентина Сергеевна испытала невыразимое отвращение. Теплая струя, хлынувшая на нее, была, конечно, куриной кровью. Женщины стали размазывать ее по телу, мазать себе лица и руки. Петухова вскочила со скамьи. С ней произошло странное превращение. Она почувствовала себя совершенно другой. Тело переполняла жизнь, как будто ей снова было восемнадцать лет.

Ей сунули в руки ковш. Она отхлебнула, почувствовала знакомый вкус и сделала еще большой глоток. Что-то случилось со зрением. Она прекрасно все видела, как будто на дворе была не ночь, а день. Перед ней кружились нагие тела, и она сама кружилась вместе с ними. Все выскочили на улицу.

Огромная желтая луна висела прямо над ними. Петухова подпрыгнула от восторга и почувствовала, как повисла в воздухе. Она восприняла это как должное.

— А что, девки, не слетать ли нам на кладбище? — предложил старик. С визгом и хохотом взмыли они в воздух и понеслись над темным лесом. Впрочем, для Петуховой лес не был темным, она видела каждую травинку, каждый гриб, более того, она видела и что находится под землей. Вон крот мирно спит в своей норе, а вон под вывороченным пнем свернулась гадюка. В одном месте ей почудилось красное свечение, приглядевшись, она увидела какой-то котел.

— Что это? — спросила она у летевшего рядом старика и указала на непонятное.

— Клад, наверное, — равнодушно ответил он. — Тут по лесам их много закопано. Леса эти старинные, разбойничьи.