Солнце мертвых

— Да не умею я, батюшка. — Про себя она решила называть его именно так.

— Что ты заладила: батюшка да батюшка! «Не умею»! — передразнил он. — А ты учись!

Петухова вышла из дома, удивляясь про себя странному началу знакомства с великим колдуном. Может, ему батрачка нужна? С высшим образованием…

Она нерешительно приблизилась к козе. С какого же бока к ней подходят? Коза немигающе смотрела на нее большими желтыми глазами.

— Как же тебя доить? — машинально промолвила Валентина Сергеевна.

— У-ме-еючи! — вдруг проблеяла коза.

— Батюшки! — Библиотекарша с испугу села на землю. Коза все так же равнодушно продолжала смотреть на нее.

— Ты что, говорить умеешь? — осторожно спросила она.

— У-мме-ю, — раздалось в ответ.

— Кто же тебя научил?

— Он, з-мме-й, и научил. — Коза кивнула башкой на дом.

«Хозяина змеем называет…» — подумала Петухова.

— Не любишь его? — задала она новый вопрос.

Коза промолчала.

Валентина Сергеевна с трудом верила происходящему. Подоить обычную козу она еще попыталась бы. Но говорящую? Увольте!

«Интересно, — вдруг подумала она, — а каков уровень знаний у этого животного?»

— А сколько будет дважды два? — вкрадчиво спросила она.

Коза некоторое время молча смотрела на нее. Валентина Сергеевна уже решила, что не дождется ответа. Внезапно коза изрекла:

— Не с-мее-ши мее-ня, о смее-рти подумай! Куда она попала! Бежать отсюда без оглядки. Но ноги сами тянули ее в дом.

— Ну что? — спросил старичок. — Подоила? Валентина Сергеевна внезапно вспомнила сказку, где героине предлагают исполнить невыполнимые приказания, и засмеялась.

Старичок, казалось, был обескуражен такой реакцией. Он удивленно уставился.

— Ты чего? — спросил он.

— Коза у вас смешная, — пояснила Петухова.

— А… — успокоился Асмодей. — А я думал, ты надо мной смеешься.

— Как можно… — почтительно прошептала Петухова.

В это время в комнату вошла высокая темноволосая женщина средних лет. Валентина Сергеевна мельком глянула на нее и с удивлением заметила, что глаза у женщины такие же большие, прозрачные и желтые, как у давешней козы.

— Вот пожаловала к нам гостья, — пояснил старик, кивнув на Петухову.

— Да видела уже, — равнодушно ответила женщина, — тупая какая-то… На кой черт она нам сдалась?

— Ну, ну, Глафира… — примирительно сказал старик.

— Это она у бабки Гапы жила? — Глафира пристально взглянула на Петухову. — Потом на кладбище шастала… Городская! — презрительно произнесла она. — В ужа бы ее превратить или в крысу.

«Ой, ой, — похолодела Петухова, — такая превратит, в самое логово попала».

Женщина между тем подошла к приемнику и включила его. Зазвучала классическая мелодия.

— Знаешь, что это? — Старик кивнул на приемник.

— Мусоргский, по-моему, «Рассвет на Москве-реке», — неуверенно сказала Петухова.

— Правильно, Мусоргский! Хороший композитор! — Старик одобрительно крякнул. — Какие вещи писал — Баба Яга, кикимора…

— Кикимору я видела недавно, — неожиданно сказала Глафира, — совсем старая стала. В болоте этом немудрено с ума свихнуться. Кругом всякая гадость плавает. Говорит мне: «Ты, милочка, всех жаб у меня переловила». Это я-то милочка! Жаб ей жалко. Она думает, мне приятно жаб этих ловить да потрошить. Если бы не Жабий камень.

— Ну и нашла ты Жабий камень? — с любопытством спросил старик.

— Аи, аи, Асмодеюшко, — засмеялась Глафира, — будто ты не знаешь. Ищу покудова. Я думаю, — задумчиво произнесла она, — у кикиморы точно он есть.

— Так попросила бы. — Ага, даст, как же…

Странные, однако, были разговоры. Петухова слушала всю эта галиматью и с удивлением ловила себя на мысли, что тоже хочет включиться в беседу.

— А что за Жабий камень? — робко спросила она.

Глафира фыркнула и не удостоила любопытную библиотекаршу ответом.

Зато Асмодей чрезвычайно любезно начал объяснять:

— Очень полезная вещь. Любой яд обезвредить может. Скажем, пьешь ты отравленное вино — брось в кубок Жабий камень и пей себе спокойно. Только не в каждой жабе он есть, Глафира вон сколько нечисти этой извела, а все не нашла.

— А может, нашла! — запальчиво произнесла Глафира.

— Хорошо, мы проверим, — кротко промолвил старик. — Однако наша гостьюшка в недоумении, зачем мы ее позвали. А затем, ласточка ты наша, чтобы посвятить тебя.

Глафира снова фыркнула, но промолчала. Асмодей глянул на нее исподлобья, глаза его превратились в огненные уголья.

— Ты, бабонька, — вкрадчиво сказал он, — много себе позволять стала.

Та как-то съежилась и ласково, успокаивающе произнесла:

— Асмодеюшко, не сердись на глупую бабу, все от скудости ума…

— Ладно, ты не слушай ее, — обратился к Петухо-вой старик. — Посиди и послушай. Ты, конечно, глядя на нас, недоумеваешь: кто мы, что мы, ну и так далее…

Валентина Сергеевна кивнула, хотя и представляла, кто перед ней.

— Мы, конечно, персоны неприметные, однако других хорошо замечаем. Вот тебя, например, давно приметили. Много о тебе знаем. И очень уж ты нам понравилась. Тем более что одного ты с нами корня…

— То есть? — не поняла Петухова.

— Ну как же, ласточка, родословной своей не знаешь. Дед-то твой, Петухов Григорий Семенович, ведь он из наших был.