Солнце мертвых

Подлетели к старому кладбищу, медленно опустились на землю. Над их головами закружилась стайка разноцветных огоньков. Как бабочки, перепархивали они с места на место. Спутники ее уверенно шли между надгробий. Валентина Сергеевна едва успевала за ними. Все ей было интересно. Теперь она могла видеть не только памятники, но и тех, кто лежал под ними. К ее удивлению, это были не кости. Она различала черты лица, одежду. Правда, все они казались зыбкими и расплывчатыми, но это были реальные люди. От некоторых шло слабое свечение, и она подумала, что, видимо, это те самые биороботы, о которых ей рассказывал профессор.

Наконец ее спутники остановились у какой-то могилы.

Валентина Сергеевна хорошо различила черты лица немолодого человека в старинной военной форме, лежавшего в гробу.

И тут повторилась церемония, свидетелем которой она оказалась в свое первое посещение кладбища.

Женщины встали в ряд и затянули какую-то унылую мелодию. Неожиданно для себя Петухова тоже присоединилась к ним и стала неуверенно подпевать. Старик между тем зажег костер и бросил туда горсть какого-то порошка. Зеленый столб света взметнулся над кладбищем.

Валентина Сергеевна увидела, что мертвый в гробу зашевелился. Руки его потянулись вверх, он сделал усилие, потом еще одно и стал выбираться из гроба. Ей было не только не жутко, а, напротив, очень интересно. Наконец зашевелилась земля, и над могильным холмиком показалась сначала одна рука, а за ней другая. Появилась голова. И скоро человек уже стоял у собственного памятника.

— Здорово, майор! — грубовато приветствовал его старик.

Тот попытался встать по стойке «смирно», но у него ничего не получилось. Движения его напоминали движения марионетки, которую дергают за ниточки.

— Ты мне нужен, — продолжал старик. — Ступай в деревню, чтобы до рассвета был у меня.

Труп покорно заковылял, не разбирая дороги, натыкаясь на ограды и памятники.

— Координация движений нарушена, — задумчиво сказал старик, — давно не вставал. Но все равно, к утру доковыляет.

Выражение «координация движений нарушена» потрясло Петухову больше всего виденного. На этом экскурсия была закончена. Нечистая сила, свистя и гикая, полетела обратно.

Сознание нашей героини как бы раздвоилось. С одной стороны, все происходящее она воспринимала как должное. Превращения казались естественными и привычными. Но другая часть сознания отказывалась верить в эти чудеса. Должно быть, поэтому голова у нее страшно болела. Ее спутникам подобное состояние, видимо, было хорошо знакомо. Когда они вернулись во двор и зашли в ту же баню, ей молча сунули в руки ковш с давешним напитком.

Ковш пошел по кругу, и скоро все повеселели.

— Теперь и помыться не мешает, — весело сказал старик. — Поддай-ка пару, Глафира.

И снова наступило утро. Проснулась Петухова все на той же кушеточке, куда положила ее заботливая молодица. Проснулась и сразу вспомнила свои ночные приключения. Да было ли это? Она потянулась, оглянулась. СквоЗь окно, закрытое ставнями, пробивались лучи света. В полумраке различила, что рядом, на каком-то диванчике, аккуратно сложена ее одежда. Вскочила, стала торопливо одеваться. Когда надевала юбку, нащупала в поясе что-то твердое.

«Крестик!» — вспомнила она. Он был спрятан в потайном карманчике. Осторожно вытянула цепочку, взяла крестик в руки и вдруг вскрикнула от боли. Крестик обжег руку, будто был раскаленный. Она засунула его снова в карманчик и вышла из комнаты.

Это был странный дом. Снаружи совсем небольшой, внутри он был полон каких-то закоулков, коридоров, комнатушек. Создавалось впечатление, что он на самом деле значительно больше, чем кажется.

Валентина Сергеевна некоторое время плутала по этому лабиринту, наконец вышла в знакомую комнату. Старик Асмодей был здесь один. Он играл сам с собой в шахматы. Увидев Петухову, он радостно заулыбался.

— Ну, как спала? После этих кувырканий, надо думать, сладко. И то хорошо. Ну как тебе ведьмой? Есть в этом нечто щекочущее воображение. Не правда ли? Тем более в наше сверхрациональное время.

Валентина Сергеевна в какой уж раз обратила внимание на речь старика: то он выражался по-простонародному, то говорил нарочито книжным языком. Нет, не прост был старичок, не прост!

— Да, — продолжал Асмодей, — как говорили древние: «О времена, о нравы». Никакого нынче почтения к нашему древнему племени. Вроде и нет нас. Газеты почитаешь: сплошной материализм. Покоряют природу, не ждут от нас милости, заметь. На земле тесно стало, спутники запускают… Но мы-то есть! В былые времена тоже, конечно, не больно нас жаловали. Не любили, чего уж скрывать. И топили, и жгли… Но боялись! Да и считались с нами. Вон царь-батюшка Александр II. На что уж просвещенный государь был, а перед освобождением крестьян самолично собрал нас у себя в Петербурге. Со всей России собрал! Все тринадцать перед его очи явились… Совета спрашивал. Дали мы ему совет. Вот как было! Уважал.

«Сколько же ему лет?» — с любопытством подумала Петухова.

— Последний-то царь — тот вообще под нашу дудку плясал. Гришку-конокрада кто к нему приставил?

— Это Распутина, что ли?