Солнце сияло

Эти три месяца, что мы работали над журналом, были, может быть, лучшим периодом моей жизни с тех пор, как я демобилизовался из армии. У меня были деньги на жизнь сегодня, и я знал, что они будут у меня завтра. Ловец платил мне как своему заместителю по журналу кучу бабла - две тысячи баксов, тысячу, не выдавая, сразу вычитал в счет долга, и за три месяца я вернул ему уже чуть не треть того, что был должен. Оставшейся тысячи мне вполне хватало. И на собственную жизнь, и чтобы подбрасывать Тине. Она уже была на сносях, перестала ходить на работу, живот у нее опустился к ногам. "Слушай, я хочу за тебя обратно! - игриво восклицала она, когда я завозил ей деньги. - Мужчина с долларами меня по-особому возбуждает". Надо сказать, мне и самому было приятно давать ей деньги на моего будущего ребенка; меня так и раздувало от гордости. Я уже высчитал, что к середине будущего лета рассчитаюсь с долгом - и тогда стану Крезом не только в смысле дружбы, но и в смысле кошелька. Хотя, конечно, в смысле дружбы наши отношения с Ловцом были неравные. Мы с ним остались на "вы", и в его обращении со мной была все та же подпускающая холодка церемонность. Он был старшим, начальником, даже больше - хозяином, я - подчиненным и более того - его служащим.

- Никаких сомнений: не потяну! - Ловец, как мне ни хотелось получить от него обстоятельный ответ, остался все так же краток. - Первую заповедь коммерсанта знаете?

- Копейка рубль бережет? - не вполне уверенно спросил я.

- Нет, это, скорее, заповедь финансиста. Потеряй хоть миллион, но не вылети в трубу. Слышали когда-нибудь?

- Это значит, рискуй по возможностям?

- Именно, - подтвердил Ловец. - Вылететь в трубу мне как-то не хочется.

- Вы меня убили, - сказал я.

- Да бросьте вы. - Он как отмахнулся от моих слов. - Вон вас как с диском бросили. А вы живы. С диском-то - это покруче.

- Да уж с диском... - пробормотал я.

Всякое напоминание о судьбе записанного мною диска было мне - как задеть засохшую кровавую корочку на сбитом локте: сразу жуткая боль, жизни не угрожает, но в глазах такая кровавая пелена - жизни не взвидишь.

- Кстати, должен сказать, - продолжил между тем Ловец, явно желая закрыть тему журнала: вот сообщил - и все, точка, - должен сказать, очень мне диск ваш понравился. Я и сейчас его время от времени ставлю слушаю. Говорил вам об этом?

Подобное признание стоило дорогого. Меня внутри сразу так и согрело.

- Нет, не говорили. Спасибо, - ответил я. - Вообще впервые слышу ваше мнение на этот счет.

- Да? - он удивился. - А мне казалось, я вам уже тысячу и один раз его высказывал. - Он снова взялся было за нож с вилкой и отложил их. - А ведь, я понимаю, будь ваш диск фабричным, того, что произошло, просто не могло быть?

- Да уж наверняка, - подтвердил я. - А почему вы об этом?

Он помолчал. Он прикидывал, говорить, не говорить. И решил сказать.

- Да я все же хотел бы реализовать эту идею со студией. Не хочется ее хоронить. Да и техники сколько уже накуплено. Пропасть.

- Пропасть, точно, - я был с ним согласен.

Он собирал ее - как нумизмат монеты. И, как нумизмат свои монеты - в коробочки и кляссеры, так Ловец складывал ее штабелями, для того чтобы время от времени потоптаться около них и полюбоваться их растущей горой.

- Вот я и подумал, - сказал Ловец, - где студия, почему бы там не быть и производству? Я полагаю, можно совместить студию и печать дисков. Предположим, записали ваш диск - и тут же тираж. А?

- Хорошо, конечно, - отреагировал я без особого энтузиазма.

Другие бы обстоятельства, от слова "студия" я бы тут же вспыхнул и пошел гореть сухой соломой, обсуждая лакомую тему с жаром и рвением. Но его известие превратило меня в солому, обильно политую водой. Он-то уже выносил свое решение, пережил его - и сейчас лишь выложил передо мной, а мне еще только предстояло с ним сживаться. Предстояло распрощаться со своими светлыми планами влегкую вернуть долг к середине будущего лета. Предстояло выпрягаться из упряжки, которую тащил три месяца, и срочно искать себе новые оглобли и новый хомут.

- Вы, я вижу, не особо зажглись. - Ловец наконец вновь принялся за свой стейк. - Вы, я чувствую, уже не очень верите, что я возьмусь за студию. Но со студией - это еще посложнее, чем с журналом. Как вот мне арендаторов вытолкать? Они не хотят уходить, им здесь хорошо.

- Вы хозяин, а хозяин - барин. Кончился срок аренды - не продляете, и все.

Ловец поднял брови:

- Да? Они ведь тоже не чужие люди. Не с неба свалились.

- А ведь я вам, Сергей, - сказал я, - не знаю, как теперь долг отдавать буду. Раз вы журнал останавливаете.

Казалось, он даже не сразу понял, о чем я.

- А, - качнул он потом головой. - Ну что ж... отдадите, как сможете.

Обед наш закончился - во всяком случае, для меня - в таком же унынии, какое внушал стоявший на улице день.

Мы вышли на улицу - облака обрушились нам на голову мокрым бельем Господа Бога, развешенным им на просушку после капитальной стирки.