Солнце сияло

- А, брось. Вот это брось. - Он вновь достал руку из кармана и отрицательным жестом поводил ею перед собой. Похоже, у него за это время появилась привычка, подкрепляя свои слова, жестикулировать, и довольно экспрессивно, - чего я прежде в нем не замечал. - Не знаю, кто кому должен. Может быть, на самом деле я тебе. Так что давай, есть предложение: по нулям.

Когда вам скашивают долг, а вам на самом деле и нечем его отдавать, вы будете отказываться?

- Хорошо, - сказал я. - Сочтемся славою.

- Славою? - покосился на меня Ловец. - Ну, насчет себя сомневаюсь. В деревню, к тетке, в глушь, в Канаду...

Так, разговаривая, мы дошли до здания бывшего родильного дома имени Грауэрмана, бывший родильный дом щерился на улицу множеством разномастных дверей, предлагая отовариться лучшими лекарствами мира в двухуровневой аптеке, приобрести эксклюзивные ювелирные украшения, поменять доллары на рубли или рубли на доллары, узенький тротуарчик вывел нас к боковой стене "Праги", еще несколько метров вдоль нее - и глазу открылся весь простор площади: сарай кинотеатра "Художественный" за дорогой, похожая на печатный пряник, неожиданного красного цвета станция метро "Арбатская" справа от него, квадратные горы белых "пентагоновских" зданий, каменная фигура Гоголя на пьедестале в створе бульвара в дальнем правом краю.

Мы пересекли перед носом у заворачивающих машин дорогу и оказались у спуска в переход, кишевший и здесь, на ступенях, и в полумраке подземной площадки уличными художниками, сидевшими перед своими мольбертами на раскладных стульях, панкующей детворой с радужными хохлами на головах, бедно одетыми попрошайками, застывшими в одинаковых согбенных позах с требовательно протянутыми вперед и заведенно трясущимися руками. У мощных чугунных перил, огораживающих тротуар от обрыва в туннель, по которому навстречу друг другу игрушечно неслись бликующие потоки машин, мы остановились.

- И что ты сейчас собираешься делать? - спросил меня Ловец.

Это был вопрос так вопрос. Я пожал плечами. У меня не было ответа.

- Поживем, - неопределенно протянул я. И решил отделаться шуткой: - Вот нового президента избрали. Теперь все по-новому станет.

Вместо стремительно дряхлевшего героя 1991 года президентом совсем недавно был избран назначенный Ельциным себе в преемники бывший глава спецслужб, и все вокруг связывали с ним какие-то особые надежды на изменения.

- А ты его избирать-то ходил? - спросил Ловец.

- Нет, - признался я. - А ты?

- И я нет, - сказал Ловец. - Ты нет, да я нет, а говоришь, все по-новому станет. - Он взял меня за локоть, заставляя развернуться, чтобы мы оказались глаза в глаза. - Давай вместе со мной в Канаду. Вдвоем веселее. Да во всех смыслах легче.

- И что мне там делать? - спросил теперь я. - Мороженым торговать?

- Почему обязательно мороженым? Можно, конечно, и мороженым. Но это для начала, пока не осмотришься.

Я отрицательно покачал головой.

- Нет, - сказал я. - Ни мороженым, ни чем еще. Я на всю жизнь наторговался. Больше не хочу. Ни здесь, ни в Канаде. Ни где еще.

Кажется, Ловец на меня тогда обиделся. Я прочитал это по его глазам. Но сказать он мне ничего не сказал. Он протянул мне руку:

- Ладно, пока суд да дело... в Канаду сейчас проще всего, но тоже нужно ждать. Три, четыре месяца, может, полгода. Поговорим еще. Глядишь, вдруг передумаешь.

- Да, а вдруг? - пожимая его руку, отозвался я.

Помню, мне было отчаянно неуютно от той ноты, что неожиданно, и по моей вине, прозвучала в нашем разговоре с Ловцом при прощании. И, уже спустившись в переход, на две или три ступени, я поднялся обратно вверх и отыскал Ловца в толпе взглядом. Он не успел уйти далеко, и я легко обнаружил его фигуру. Так я и смотрел ему в спину, пока он не заслонился другими людьми, вынырнул из толпы раз, другой - и пропал окончательно.

Звонок мобильного прозвучал, когда я повернулся, чтобы спускаться в переход вновь. С год назад сотовая связь резко подешевела, и мобильные телефоны стали распространяться по Москве подобно лесному пожару; с чем я задержался - это с приобретением мобильного, но все же он появился и у меня.

Голос, прозвучавший в трубке, заставил меня вздрогнуть. Это была Долли-Наташа. Вот прямо сейчас, когда мы только что расстались с Ловцом!

- Ты что, Саня, молчишь? Не узнаешь меня? - рассыпала благостный смешок Долли-Наташа.

- Да нет, узнаю, - сказал я.

- А что же тогда тратишь мобильное время на ненужные объяснения? Надо встретиться. Давай подъезжай. Диктую свой адрес. Запоминай.

Она говорила так, словно была уверена, что я тотчас же и побегу к ней.

- Что мне у тебя делать? - довольно грубо проговорил я. - У меня никаких интересов к тебе.

- Да? - все с этим же благостным смешком произнесла она. - А чьи песни я пою? Чью музыку мой ансамбль исполняет?

Не знаю, могу лишь предполагать, почему Ловец был вынужден пойти на такое, но права на записанный им диск перешли к ряженому, и получилось, вместе с этими правами перешло к нему и право на все мои вещи, что звучали на диске.

- Какой такой твой ансамбль? - спросил я Долли-Наташу.