Солнце сияло

- Пока! - Я повернулся и, как это говорится, решительно направил свои стопы к двери.

Ира меня не окликнула.

Дверь за мною закрылась, и я все с той же стремительной решительностью двинулся по коридору - словно впереди у меня была ясная, определенная цель, важное, судьбоносное дело, которым предстояло безотлагательно заняться.

В тот день, я считаю, если сравнивать с армией, закончился срок моей карантинной жизни в Москве. Курс молодого бойца был пройден, присяга принята, началась жизнь по уставу. Москва безжалостно крестила меня огнем и мечом, я выжил, но отныне должен был носить на себе знаки ее крещения до конца дней.

Наверное, все это излишне высокопарно, но ей же богу, иногда высокопарность - это единственно верный способ выразить свои мысли и чувства.

Глава восьмая

Первые недели две после того, как мы с Ирой разбежались, плохо было хоть сунь голову в духовку. Оказывается, мы проросли за это время друг в друга, схватились узлами.

Но беличье колесо каждодневных забот - великая вещь. Панацея от всего и вся.

Мне нужно было найти жилье, и я каждый день делал десять, двадцать, тридцать звонков, ездил смотреть квартиры, случалось, по две и по три в день - все не подходило; помимо поисков жилья, глотая желтенькие таблетки трихопола, я через день мотался на Сухаревку к своей благожелательной гиппократше получить необходимую порцию лечебных процедур; и пришлось посетить родную глазную больницу на задах Тверской. А кроме того, я работал, и нужно было быть в постоянном контакте с Борей Сорокой - не просто работать, но и зарабатывать деньги. И вот, отмахав в своем колесе какое-то, не знаю уж сколько, количество стремительных оборотов, сняв наконец квартиру, благополучно закончив путешествовать на Сухаревскую, дав в эфир три материала и срубив через Борю Сороку очередную порцию капусты с изображением американских президентов, я обнаружил, что можно дышать и крутить головой по сторонам.

В теплый апрельский вечер накануне красного Дня международной солидарности трудящихся я сидел на облезлой кухне давно не ремонтированной однокомнатной квартиры, снятой мной за сто двадцать баксов в месяц на проезде Шокальского в северной части Москвы. Кухня была душно выкрашена до самого потолка зеленой масляной краской и, залитая багровым закатным солнцем, плавилась в сюрреалистическом болотно-рыжем огне. Под локтями у меня был складной кухонный стол с порезанной ножом столешницей, на нем стояли уже пустая наполовину литровая бутылка спирта "Roуal", несколько бутылок минеральной воды неизвестного происхождения, лежала на щербатых тарелках, доставшихся мне в пользование вместе с прочей кухонной утварью, всякая скорая магазинная закуска - грубо накромсанные ножом колбаса и соленые огурцы, небрежно вываленные из вспоротых банок минтай в томатном соусе, квашеная капуста, маринованный перец, - а за столом, составляя мне компанию, сидели Николай-оператор и мой новый знакомый - Юра Садок, музыкальный редактор с другого канала, Садовников по фамилии, но никто его фамилии полностью не произносил, он был Садок, и все.

Мы обмывали мою первую в жизни крупную покупку - телевизор "Sony" с встроенным видеомагнитофоном, тридцать семь сантиметров по диагонали. Оставленный нами, он сейчас в одиночестве светился экраном в комнате, бубнил там что-то то мужским, то женским голосом, а до того его черно-пластмассовая глазастая глыба в течение нескольких часов была объектом нашего самого пристального внимания и опеки: сначала мы его выбрали в одном из торговых павильонов бывшей Выставки народных достижений из десятков других, потом Николай с Юрой тащили картонную коробку по беспредельной территории выставки к выходу, всовывали коробку на заднее сиденье пойманной частной "Волги", высвобождали нежное создание из пенопластовых объятий упаковки, искали ему место, настраивали, проверяли видеосистему. Обмыв был припасен мною заранее, и Николай с Юрой, узрев восставшую на кухонном столе возбужденным фаллосом бутылку "Рояля", с соответствующим виду бутылки возбуждением по очереди похлопали меня по плечам: "О, понимаешь дело! Хоть и молодой, а мыслишь верно!". Они оба были старше меня, Николай особенно, да и Юра едва не на десяток лет, и то, что они, как говорили у нас в Клинцах, водились со мной, мне льстило. Я даже с трудом удерживал себя, чтобы не приложиться за компанию к "Роялю" - несмотря на то, что моей благожелательницей с Сухаревской площади было мне запрещено прикасаться к спиртному по меньшей мере еще неделю, чтобы не спровоцировать рецидива. За компанию хотелось нестерпимо.

То, что я пренебрегаю компанией, Николай с Юрой заметили уже на второй рюмке.

- Ты что это, Сань? - удивился Юра. У него были красивые длинные русые волосы, собранные сзади в косичку, и, когда испытывал какие-то сильные чувства, он закидывал руку за голову и брался за косичку у корня, будто сдерживал себя, не позволяя этим чувствам полностью захватить над собой власть. Так же он сделал и сейчас. - Во даешь! Угощаешь, а сам как король на именинах! Ты что?